Мы задержались возле насыпавшегося конуса, образовавшего снежный мост над трещиной. Начинавшиеся здесь верёвочные перила тянулись вверх направо, а выше над нашими головами нависали ледяные козырьки сераков. Выглядело это крайне грозно, надо было идти в связке.
— Марек, раз ты с рюкзаком, то я, пожалуй, буду ведущим, — решил Весек.
Переправившись по снежному мосту, он начал подниматься и через минуту исчез за снежной верхушкой. верёвочные перила вздрагивали, то натягиваясь, то свободно обвисая, — признак того, что Весек продолжает путь. Наконец сверху донесся приглушенный голос:
— Ма-а-рек! Чего ты стоишь?
Я начал подниматься. Было очень круто, под тонким слоем снега (Весек почти весь его сбросил) ощущался твердый лед. Верёвка тянула меня вверх. Продвигаясь на передних зубьях кошек с тяжелым рюкзаком за спиной, подгоняемый дергающейся верёвкой, я с трудом удерживал равновесие. Но потом, однако, воспользовался верёвочными перилами и вскоре добрался до крюка. Отсюда начинался траверс. Верёвка ровно тянулась по наклонному снежному полю. Дальше нависала внушительная стена сераков. Там, где она соприкасалась со склоном, образовался почти отлогий же лоб. Вероятно, он был очень тесным: Весек передвигался под ледовым навесом, согнувшись вдвое. Я шел по крутому склону. И следы Весека, на которые я ступал, срывались подо мной, падая вниз большими снежными комьями.
Наконец я добрался до желоба, от которого вниз к трещинам террасы уходил снежный склон. Внутри (буквально внутри!) желоба Соболь и Весек через каждые несколько метров вбили крючья, к которым намертво привязали верёвочные перила. Я восхищался их идеей покорения барьера сераков, отличной страховкой, а также красотами самой дороги. Сильно согнувшись, я вжимался в желоб так, чтобы не высовываться из него. Я продвигался медленно, подчас на четвереньках, надо мной была жесткая, зеленоватая крыша карниза, а под ногами, на полшага вправо, — пропасть. Внизу сквозь туман я различал террасированные снежные поля, иссеченные темными шрамами расщелин.
Желоб становился все более плоским, выталкивая меня на склон: наконец я снова вынужден был выбраться на снежную крутизну. «Сорвется лавина или нет?» — думал я, неуверенно делая каждый очередной шаг. Но траверс уже заканчивался. Еще несколько метров по отвесной ледяной поверхности, и я на снежном поле, откуда дорога уходила вверх к белым наметенным складкам. Я уже миновал вбитый в снег уголок, которым заканчивались верёвочные перила. Пока еще нужна была крайняя осторожность. Ведь мы шли с легкой страхов кой, а склон оказался таким крутым и бесснежным, что стоило одному из нас поскользнуться — и уже не было бы никаких шансов удержаться на отвесной стене.
Наконец склон стал более отлогим, снег снова сделался глубоким, и мы могли с минуту передохнуть. Ниже из-за снежного края появилась загорелая физиономия Войтека, а вслед за ним — Рубинека.
Только теперь, миновав полосу тени под карнизами барьера, мы почувствовали, как дьявольски жарко. Воздух был неподвижный, теплый, сквозь дымку светило неутомимое солнце. Мы шли медленно, шаг за шагом, как бы окончательно обессилев. Казалось, дышать абсолютно нечем. Местность почти выровнялась, мы чувствовали: неподалеку в тумане уже перевал, но энергии от этого у нас не прибавилось. Может быть, сказывалось воздействие высоты? Но что же будет с нами еще выше?
На перевале мы долгое время молча сидели на снегу. Вокруг сплошная белая вата тумана и неподвижный, отбирающий последние силы зной. Ни малейшего дуновения ветра. Постепенно одышка проходила.
С минуту мы слонялись в поисках подходящего места, а потом, отупев от зноя и усталости, вяло переступали с ноги на ногу по снежной площадке, вытаптывая участок для палаток. Установить их оказалось мукой. У нас начались головные боли, а самые несложные действия требовали немалых усилий. Это не была обычная усталость, когда, хотя и ноют мышцы и силы на исходе, можно взять себя в руки и начать работать. Хотя день выдался и не слишком трудным, мы находились как бы в полубессознательном состоянии и отупении, будто все силы оставили нас.
Палатки были уже поставлены, когда повеял легкий ветерок. Ах, что за благодать! Нам явно недоставало воздуха, и наше состояние — это, пожалуй, результат кислородного голодания. Ветер словно окрылил моих коллег, и они стали готовиться к спуску.