Наутро, когда выгоняли стадо, деревенские женщины по привычке собрались в кружок на перекрестке.
— Ох, беда!
— А что случилось?
— Как, ты не знаешь?
— Чего не знаю?
— Не слыхала о нашей утрате?
— Да нет же! В чем дело?
— Рухнула опора нашего села! Вчера ночью Цицикорэ отдал богу душу!
— Ох, горе! Беда! — разахалась вторая.
— Что это услышали мои уши? Что с нами теперь станется?
Многие огорчились искренне, от всего сердца. Пожилые женщины расчувствовались, слезы покатились по морщинистым щекам.
С кладбища крестьяне возвращались понурив голову, с растерянными лицами.
— Что теперь будет? Под гору покатимся! Без старшего остались! Эх, какого мудрого человека бог у нас отнял!
В домах поднимали чашу за упокой души Цицикорэ.
— Вернул богу душу наш Цицикорэ! Теперь он — в плену у сырой земли! Ушел от нас! Помянем его, ребята, наполним чаши! — говорил какой-нибудь Туха, Баха, Хота, Бирхла или Бохвера, спуская темно-красную струю из кувшина в глиняную чашу.
— Эх, не услышать нам больше отеческого наставления Цицикорэ!
Даже сам Саватели склонился перед памятью покойного — подошел к гробу, ударил по крышке ладонью и сказал с искренней печалью:
— Скоро ли еще породит мир такого человека?
Не нагнется высокий — так низкий не дотянется. Недаром говорится: нельзя сварить две бараньи головы в одном котле!
В день похорон Цицикорэ в нашей деревне не было видно ни одного улыбающегося лица. И только в воздухе стоял запах щедрых поминок.
— Эх, не пройдется больше Цицикорэ по нашей деревенской улице, постукивая своей палкой!
— Не хлестнет никого, точно плетью, горьким словом!
— Разве правда — плетка? Правда, как сказано мудрецами, сухое дерево заставит зацвести! Погоди — еще вспомнят заслуги Цицикорэ, еще будут ценить его дела на вес золота!
— Обездолила нас проклятая смерть! До крайности довела!
На похоронах старухи утирали слезы и качали головами: «Чего оно стоит теперь, наше село, после смерти Цицикорэ? Не село — а селище! Да, да, селище, развалина, пустыня! Конечно — пустыня, с тех пор как ушел в могилу Цицикорэ».
Те, кто помоложе, улыбались.
Старики же с плачем провожали покойника.
Так уж, видно, всегда бывает: только людей своего поколения оплакивают искренними, горькими слезами пережившие их современники…
МАРИТА
Кто не любит солнца?
К солнцу стремятся и могучий орел, и малая птица жаворонок, что поет по утрам: «Ввысь взовьюсь!» и взмывает под небеса на трепещущих крыльях.
А пуще всех влюблен в солнце гранат!
Точно молния опаляет меня яркий луч гранатового цвета!
Люблю этот пламенеющий цветок — не само ли солнце возжигает его, как свечу? Люблю жаркий поток расплавленного золота, что струится от него; люблю его за полноту сердца: точно он досыта напился солнечного блеска.
Нет, не верю, чтобы он мог увянуть, как другие цветы, поблекнуть, осыпаться, обратиться в прах! Не верю!
Он порожден солнцем. В его чашечке накоплена, как пряный нектар, песнь лучей, заключено журчанье прозрачного их потока; родство с солнцем сквозит в каждом его лепестке.
Не цветок, а отблеск струй солнечной реки!
Таким же прекрасным созданием природы, щедрым ее даром была Марита, чей образ вплетается в мои воспоминания, сияя, как гранатовый цвет. Марита, улыбчивый, как утро, светозарный цветок моих отроческих лет!
Марита! — словно красное солнышко капельку света обронило!
Марита! — словно юный месяц на землю забрел!
Марита — друг моего детства! Первая среди девушек — признанная царица!
— Тебе бы называться «Мзевар» — «Я солнышко»! — не раз говорили Марите.
После Мариты меня не могли уже удивить ни пленительная Кинцвисская фреска, ни прекрасная Серафита из Армази.
— Кто не видал небесной красоты — спеши в Мухат-Цхаро, чтобы удостоиться ее лицезрения!
Не подумайте, что я преувеличиваю: посмотреть на Мариту приходили из дальних деревень. Приходили, глядели, дивились:
— Кто тебя породил, красавица?
Красой и гордостью всего нашего ущелья была Марита!
Явственно стоит у меня перед глазами ее беломраморное, точеное лицо. Ясная, смирная, как голубка, тихая, как майский дождик, ладная, как виноградная гроздь, скромная — глаз не подымет, ласковая, как ветерок в трепетной листве.
Поистине — заговорившее райское видение была Марита.
Представлялись вам когда-нибудь глаза маленькой косули? Любили вы глаза живые, быстрые, как ласточкино крыло? Восхищались мраморным чеканом прекрасного лица? И впрямь струило свет лицо Мариты! Ярким гранатовым цветом цвела ее красота.