И еще я заметил, что наш сосед, пастух Гедия Нателидзе, парень лет восемнадцати-девятнадцати, не отходил от Мариты, помогал ей хозяйничать за столом и все глядел на нее с робкой улыбкой, словно о чем-то умоляя, а впрочем, порой как будто и ссорился с нею. Словом, мне показалось, что Гедия никого, кроме Мариты, не замечает. Пышный цветочный венок, сплетенный им с большим искусством, он возложил именно на голову Мариты, и танцевать «лекури» ни с кем больше не захотел.
Да и сама Марита была явно не в своей тарелке — вдруг притихнет, словно оторвется от здешних мест и перенесется куда-то далеко-далеко, в иные миры… И ясное, прелестное лицо ее казалось чуть омраченным — словно его коснулась своим крылом печаль…
Пастух Гедия был заметный парень — не потерялся бы среди самых отборных! Но какой же из него жених? Гол как сокол, сирота — ни двора, ни скота, ни земли…
Скоро разнесся слух, будто Марита и Гедия влюблены друг в друга. Да Гедия и не скрывал этого. Как-то раз, когда мы ходили всей нашей ребячьей компанией в лес, собирать кизил, он принялся при мне напевать:
Парень точно помешался: его прямо-таки шатало и корчило от любви, он потерял покой, отбился от дела, ни к чему не имел охоты. Любовь заполнила его целиком — проникла в каждую его клеточку и жилу.
Немало и других парней поразила в самое сердце сияющая краса Мариты. Искрометные юноши вздыхали по ней, искали с нею встречи. Не один молодой пастух, аробщик или виноградарь тосковал по Марите.
Марита была виновата в том, что у одного то и дело отбивались от стада телята, другой не выходил на работу в сад или в поле, третий ворочался в постели всю ночь напролет без сна, четвертый вздыхал и стонал день-деньской, не переставая…
— Ох, трудно без тебя! — взывали в мечтах к ее тени влюбленные.
Но всех глубже был ранен любовью Гедия.
Помню храмовой праздник в нашей деревне — гулянье и веселье на площади перед церковью Сиони.
Молодежь затеяла играть песни. Мы разделились на две группы, выстроились, взявшись за руки, рядами встали ряд против ряда, и завязалось песенное сражение. Споет стих один ряд и скакнет вперед, продвинется на шаг. А противники споют ответный стих и точно так же прыжком надвигаются навстречу. В одной группе были Марита и я, в другой — Гедия.
Группа Гедии затянула старинную запевку:
Группа Гедии:
Мы ответили:
Они:
Мы:
Гедия вспыхнул, насторожился: это его высмеивали в песне.
А игра продолжалась, не стихала песня:
Они:
Мы:
Они:
Мы:
Они:
Мы:
Они:
Противники кинулись к нам, схватили Мариту за руки и увлекли ее за собой. Но наши тут же бросились в погоню и привели ее обратно.
Не отдали Гедии Мариту, пожалели ее для пастуха — телятника.
Потом обе группы соединились, стали в круг, забили в ладоши — и пошел пляс под песню!
Самозабвенно носился Гедия по кругу, лихо отплясывая и выкрикивая с отчаянной удалью:
Девушки поддавали жару:
Парни отзывались:
Гедия пригласил Мариту на танец. Марита озарила его мягким светом своих глаз и вплыла в круг. Легко летела Марита, раскинув руки, и мы загляделись на нее. Как она была хороша, когда вдруг вскидывала из-под опущенных ресниц быстрый взгляд! Точно летучий ветерок плясал над метелками тростника! Все затаили дыхание, и тут, — как раз, когда Марита должна была в последний раз обойти круг, — показалась в дверях церкви бабушка Лелаури, подошла, нахмурясь, и вывела девушку за руку из круга.