— А ты кто?
— Меня зовут Торгисль, — ответил парень, подняв на Реаса чистые озёрно-голубые глаза, — мой отец Гудрёд конунг, и его тоже убил один из сыновей Гуннхильд, по имени Харальд. Конунг Трюггви был другом моего отца и взял меня на воспитание. С той поры я всегда находился в его семье.
Клеркона начинал тревожить слишком долгий разговор пленников с волостелем, это почувствовал и Реас, предложивший цену за Олава:
— Три словенские гривны за мальчишку. Это хорошая цена за купеческого сына!
Клеркон сузил глаза, всматриваясь в бесстрастное лицо волостеля и справедливо подозревая его во лжи.
— Десять! Впрочем, за три ромейских золотых солида я отдал бы этого щенка, — сказал он.
— Десяти серебряных гривен я не дам за всех твоих рабов, Клеркон! — возмутился Реас. — Даю пять за обоих парней. Если тебе не нравится, то сам иди за море и договаривайся о выкупе с его родичами!
Глаза разбойника налились кровью. Мало кто в ватаге перечил ему, ибо Клеркон был скор на расправу. Тяжело и гневно дыша, он, казалось, пытался взглядом убить Реаса. Волостель оставался недвижим, к тому же к Реасу ближе подтянулась его чадь[13], держа ладони на гардах[14] мечей и рукоятях топоров. Буянить здесь не стоило — быстро разорвут на части.
— Восемь! — прохрипел Клеркон.
— Пять!
— Семь!
— Пять!
Рванув в ярости свою бороду так, что едва не выдрал её всю, Клеркон проревел: «Бери!» и, длинно выругавшись, отвернулся, дабы не видеть, как его люди отвязывают дорогих и так дёшево проданных пленников.
Дома, вымытые и переодетые за долгие дни скитаний в чистое белье, Олав и Торгисль сидели за одним столом с семьёй Реаса: женой Рекон и сыном Рекони. Волостель, наблюдая, как бывшие рабы, а теперь его гости жадно набросились на еду, поглаживал бороду и думал, как через верных людей проверить то, о чём рассказали и ещё подробнее расскажут мальчишки. Пройдёт не один месяц, а может и год, прежде чем он подаст весть Сигурду. В делах, в которых замешаны государи, торопиться не стоит. Жизнь, размеренная и привычная, могла перевернуться вверх дном, а этого Реас не хотел.
Глава первая
Белым снежным полотном укутало стылую землю. Серое небо мягко бросало пушистые хлопья. Мстислав Свенельд — великий боярин князя Святослава, а теперь, как оказалось, князя Ярополка, кутаясь в соболий опашень[15], откинувшись на розвальнях, с удовольствием вдыхал зимний лесной воздух. Следом верхами рысила дружина с сыном Лютомиром. Оглядывая пробегавшие мимо сёла и веси[16] с бледно-голубыми от снега крышами изб и полуземлянок, боярин думал о том, как хорошо сейчас с коня оглядывать застывшую, но не умершую жизнь, и чувствовать себя молодым и полным сил, гордо подставляя лицо прохладному ветру под хрусткий мягкий топот копыт. Эх, не понимает молодёжь своего счастья! Ранения, полученные в боях с ромеями под Доростолом, не позволяли долго сидеть в седле; тряска, казалось, вышибает всё нутро, и в общем-то недальний путь от Киева в Вышгород мнится теперь неблизким.
В воротах Вышгорода — сторожа в нагольных кожухах[17], накинутых поверх броней, склонили выи, приветствуя боярина. Свенельд в ответ сдержанно кивнул головой в куньей шапке с алым верхом. Во дворе, перед двухъярусным боярским теремом, Лютомир спрыгнул с седла, отдал поводья стремянному, залез на крыльцо, постоял, ожидая отца, вылезающего из саней. В тереме вертлявая холопка помогла великому боярину раздеться. Скидывая опашень, Свенельд невольно глянул в разбойные глаза, озорно смотревшие из-под синего убруса[18]. Ненароком подумалось: отдать бы её Люту, пусть украдкой от жены заглядывает ей под подол, ибо открыто, как с наложницей, христианину жить нельзя. Князь, тоже крещёный, не одобрит. Самому было недосуг — ветшавшая плоть брала своё и на жёнках сказывалась тоже.
Пока суетились на поварне, приготавливая снедь, отец с сыном расположились в повалуше[19]. Сели друг против друга за стол — тяжёлые, мясистые, будто два медведя. Та же холопка внесла ендову[20] с горячим сбитнем, разлив его по медным чашам с серебряной оковкой. Уходя, оценивающе окинула Лютомира взглядом. Лют, живший в Киеве, гость здесь редкий, а холопка в доме недавно и видела его, кажется, впервые. «Отдам её Люту! — ещё раз подумал Свенельд. — Распутничает ведь, стерва! Пусть лучше с сыном будет». Лютомир, подняв на отца чуть осоловелые от тепла глаза, спросил:
— Не зазрит Святослав, что ты к его сыну перекинулся?
Разумный вырос потомок, деловой. Не на холопку глядит, а говорит о наболевшем. В душе Мстислава прояснело — достойную смену взрастил. Да и не молод уж сын, четвёртый десяток идёт, сединой обнесло виски.
— Я в свои годы и малой толики не достиг того, что моему отцу перепало, — сказал он. — Старый Свенельд в Ольге сразу породу узнал, потому её и обхаживал, а Игорь сам по себе варился, вот и нашёл бесславный конец. А я прогадал, вишь. Чтоб власть держать, созидание нужно. Ольга землю устроила, Ярополк вслед её стремится, а Святослав мечется с ратями, и что? Хазар побили — то верно, путь замкнули по Итилю, так нам по Днепру прибыток пошёл. К ромеям дуром полезли, только людей положили. Да и где тот Святослав сейчас?
Великий князь ушёл на Боспор Киммерийский, и об этом все знали. Некогда Святослав породнился с князем-архонтом[21] Тмуторокани Икморем, женившись на его сестре, и с той поры вольный разбойный Боспор держал руку днепровских русов. Но умерла Предслава, а Икморь лёг под Доростолом в сече. В Тмуторокани теперь иной выбранный архонт; по сказкам, сторонник старой вольной жизни, когда морские росы потрясали мечом Византию и агарян[22], не оглядываясь на желания Днепровской Руси. Святославу на Боспоре делать нечего, а значит, вернётся в Киев, чего не хотел его сын Ярополк, устраивавший землю так, как считал нужным.
— Ты с князем говорил? — жадно поинтересовался Лютомир. Вопрос донимал его всю дорогу в Вышгород. Печенеги колена князя Кури, врага Святослава, расставили дозоры по всем дорогам на Днепр. Часть бояр, особенно близкий друг великого князя Ратша Волк, настаивали на том, чтобы послать дружину навстречу Святославу.
— Говорил.
Свенельд не спешил с ответом, наслаждаясь нетерпеливым любопытством сына. Допил сбитень, отставил чашу в сторону, рукавом домашнего зипуна истово отёр усы.
— Я сказал князю, чтобы не спешил посылать кметей[23]. Об этом многие хотели, но боялись сказать, опасаясь гнева Святослава, — боярин гордо распрямил спину. — Наш великий князь храбр, но не безумен и с одной ближней дружиной на степняков не полезет. Боспор ему людей не даст, Акун с Белобережья, ближник его, тоже — голод у них, как зиму отгорюют, неизвестно. Пока суть да дело, мы так власть устроим, что Святославу делать в Киеве будет нечего, как и при матери его.
— А Ярополк что сказал?
Но Свенельд не успел ответить: в покой внесли с поварни парную кабанятину, две мисы с гречневой кашей, горячие, только из печи, хлебы, малиновый квас и травяной взвар для Мстислава. Та самая холопка, расставляя блюда, будто нечаянно коснулась бедром сидящего Лютомира. Тот вскинул голову, пробежался глазами по девичьей стати. Великий боярин улыбнулся про себя: пусть сын хоть одну ночь отдохнёт в чужих, не жениных, объятиях.
Некоторое время молча ели. Лют, большими глотками выпивший чашу с квасом, вытер усы и собрался повторить вопрос отодвинувшему пустые тарели и хлебавшему взвар отцу, но тот опередил:
— Меня поддержали из рода Искусеви, Слуды и иных знатных родов. А до того все боялись! — снова повторил боярин. — Ярополк согласился подождать.
— До каких?
— А то, как мы скажем! — Свенельд яростно навалился на стол. — Я, как Ярополка сторону взял, так теперь мне в рот все смотрят. Я один не боюсь Святослава! Вот где у нас все будут! Дай квасу, а то от трав этих нутро всё полыхает.
14
Гарда — древнерусское слово, позднее заменено на французское «эфес». Гарда включала в себя крыж и черен (см. словарь).
17
Кожух — тёплая куртка или тулуп, подбитые мехом. Кожух мог быть как простой (нагольный), так и крытый тканями, украшенными драгоценными камнями.
19
Повалуша — верхнее жильё в богатом доме, место сбора семьи, приёма гостей. В боярских хоромах повалуша — богато украшенное помещение для торжественных приёмов и пиров, поднятое на высокий подклет. Также спальня, иногда без печей, холодная.
20
Ендова — большой сосуд из дерева, меди или позолоченного серебра, округлой формы, с широким устьем и носиком-сливом.
21
Архонт (