Я прибавил газу. Мой старый «Плимут» взревел, протестуя, но его изношенный мотор не мог дать много. Фары догоняли, слепя мне глаза, заполняя салон мертвенным, искусственным светом. И затем раздался резкий, короткий, издевательский звук сирены.
Полиция.
Что-то холодное и тяжелое сжалось у меня в желудке. Я медленно притормозил и съехал на обочину, на сырую, пахнущую полынью землю. Я положил руки на руль, чтобы их было видно. Сердце бешено колотилось, выбивая барабанную дробь в моих ушах. Я ждал.
К моей двери подошел шериф Блейк. Его тушка заполнила собой все пространство окна. Его лицо было каменным, непроницаемым в отблесках фар его патрульной машины.
— Выходите из машины, Келлер, — его голос был приглушен стеклом, но я почувствовал каждое слово, как удар тупым предметом. — Неторопливо. Руки на виду.
Я подчинился. Скрипнула дверь, я вышел на прохладный ночной воздух. Блейк обошел меня вокруг, его тяжелые ботинки хрустели на гравии. Он остановился напротив меня, так близко, что я чувствовал запах его дыхания — мятная жвачка, перебитая чем-то кислым, виски.
— Денек вы сегодня выдали насыщенный, — сказал он. Его голос был тихим, почти дружелюбным, но глаза были холодными, как галька на дне ручья. — И к доктору Хейлу сходили, и в аптеке поболтали, и в газете покопались, и у банка Эдгарса постояли. Прямо экскурсия по достопримечательностям моего города.
— Я работаю, шериф. Как и вы. Расследую смерть гражданки.
— Вижу, как вы работаете. Вижу очень хорошо. И мне это не нравится. — Блейк подошел еще ближе, его живот почти упирался в меня. От него исходило животное, угрожающее тепло. — Я вас предупреждал. Вежливо просил. Объяснял, как у нас тут принято. Вы не поняли. Так вот, слушайте теперь внимательно, раз вы туговаты на ухо. Уезжайте из моего города. Сегодня. Сейчас. Соберите свои пожитки, заправьте свою развалюху и проваливайте обратно в свой Лос-Анджелес. Забудьте про Лоретту Мэйсон, забудьте про Джейн Уоллес, забудьте все, что вы здесь увидели и услышали. Иначе следующие фары, которые вы увидите в зеркале, будут последним, что вы увидите в жизни. Ясно?
Я молча смотрел на него. Я видел в его глазах не просто злобу. Я видел уверенность. Уверенность человека, который знает, что он — закон, и что ему все сойдет с рук. Это было хуже любой злобы.
— Ясно, — наконец сказал я. Слово оказалось горьким и противным на вкус.
— Прекрасно. — Блейк похлопал меня по плечу, жестко, недружелюбно, с силой, граничащей с ударом. — Теперь садитесь в свою консервную банку и проваливайте. И чтобы я вас больше здесь не видел. Никогда.
Он развернулся и пошел к своей машине. Я сел за руль, руки мои дрожали, но не от страха, а от ярости. Глухой, бессильной ярости загнанного в угол зверя. Я посмотрел в зеркало. Патрульная машина развернулась и, не включая сирену, медленно, как катафалк, поехала за мной, сопровождая меня до самого поворота на мотель «Сансет», как страж, ведущий приговоренного к месту казни.
Я загнал машину на стоянку, зашел в номер, захлопнул дверь и прислонился к ней спиной. Темнота за окном казалась живой, враждебной, насыщенной невидимыми угрозами. Я был в ловушке. Меня предупредили. Дважды. Следующее предупреждение будет последним. Блейк не блефовал.
Я подошел к столу, зажег лампу, взял свой потрепанный блокнот. Под уже написанным вопросом «КТО ТАКОЙ ЭЛЛИС?» я вывел крупными, давящими на бумагу буквами: «ШЕРИФ БЛЕЙК — В СГОВОРЕ. ГЛАВНЫЙ ПОЛИЦЕЙСКИЙ — НА ИХ СТОРОНЕ.»
А ниже, под вопросом про часы: «ОДИНАКОВЫЕ ЧАСЫ У ХЕЙЛА И ЭДГАРСА. ВЗЯТКА? ОБЩАЯ СХЕМА? КРОУ — ИХ ОБЩИЙ БОСС?»
Я потушил свет, сел в кресло у окна, положив «Браунинг» на колени. Я не собирался спать. Я буду ждать. И думать. Думать о том, как превратить их слабость в свою силу. Система была могущественной, но у страха всегда есть трещины. Нужно было лишь найти правильный рычаг. Самого испуганного кролика в этой стае хищников.
Позвонил мой знакомый из налоговой. Сообщил, что Кроу под подозрением в уклонении от уплаты налогов, и на следующий месяц назначен аудит его финансов.
Расследование только начиналось. И я уже тонул. Но я не собирался сдаваться без боя. Лоретта заплатила за правду своей жизнью. Кто-то должен был за нее получить ответ.
Исповедь грешника
Утро началось с кофе, который был на вкус как жидкая грязь, и с твердой решимости пойти туда, куда меня явно не ждали. Если система закрывала рот таким парням, как Лоусон, и запугивала таких, как я, значит, нужно было искать тех, кого система предала или забыла. Нужно было искать слабых. И в этом городе, полном грехов, прикрытых лаком благопристойности, самым слабым звеном мог оказаться тот, кто по долгу службы должен был эти грехи отпускать.