— Да! Он! — выдохнул он, ломаясь. Слезы брызнули из его глаз. — Он пришел ко мне ночью! Сказал, что у Лоретты есть кое-что, что принадлежит ему. Какие-то бумаги, фотография. Сказал, что если я помогу ему это забрать, то он заплатит мне. Закроет все мои долги. А если нет… то меня найдут на свалке вместе с ней. Я испугался! Я был пьян, я не думал! Я сказал, когда меня не будет дома весь вечер и всю ноочь! А потом… потом она умерла! И он принес мне деньги. Наличными. И сказал, чтобы я молчал. Как могила. Иначе придет за мной. Он знает, где я живу. Он знает, что я банкрот. Он знает все! Он приказал мне сказать на дознании в полиции, что в тот вечер дом был заперт изнутри на засов и мне пришлось разбить окно, чтобы попасть внутрь.
Он разрыдался, упав на колени. Жалкий, сломленный человек, продавший свою жену за конверт с деньгами и свою собственную шкуру.
Я смотрел на него без жалости. Только с холодной, обжигающей яростью. Он был виновен не меньше того, кто повернул ручку газового крана.
— Где он, Гарольд? Где найти Эллиса? Где его логово?
— Я не знаю точно! Клянусь! Он живет где-то на старой лесной дороге, на северной окраине. В большом доме за высоким забором, с собаками. Все его боятся. Говорят, он из мафии. Из Чикаго. Говорят, у него руки по локоть в крови. Пожалуйста, уходите! Если он узнает, что я вам сказал…
Я оставил его рыдать на полу в луже собственного страха и вины и вышел. Воздух снаружи был холодным и чистым. У меня теперь было имя. И приблизительное место. Эллис. Старый укрепленный дом на северной окраине. Бывший мафиози из Чикаго.
***
Я сел в машину и посмотрел на спящий город. Огни в окнах казались такими мирными, такими обманчивыми. Паутина начинала расползаться, и я видел ее нити все четче. И я был в самом ее центре.
Я сидел в машине, двигатель был заглушен, и тишина давила на уши после воплей Гарольда. От его слов в воздухе висела вонь страха и предательства. Он продал жену за несколько тысяч долларов. Не по злобе, не из-за ненависти. Из-за слабости. Из-за долгов. Из-за того, что какой-то ублюдок по имени Эллис пришел и предложил ему сделку, от которой его алкогольное мужество развеялось как дым.
Эллис. Призрак. Тень из Чикаго с руками по локоть в крови. Он был связующим звеном. Тем, кто «решает проблемы». Для Кроу? Для Хейла? Для самого Блейка? Он был молотком, которым забивали гвозди в крышки чужих гробов. И теперь мне нужно было найти этот молоток.
Но сначала нужно было проверить другую ниточку. Торрес. И его склад с человеческим товаром. Если Блейк был в этом замешан, это давало мне рычаг на него. Больший, чем он имел на меня.
Я завел машину и поехал обратно в промзону. Ночь была моим союзником, прикрывая меня своим темным плащом. Я оставил «Плимут» в той же точке, в тени заброшенного вагона, и снова, как тень, проскользнул через дыру в заборе.
На этот раз площадка была пуста. Фургон уехал, увозя с собой свой груз отчаявшихся душ. Куда то на ферму. В ангаре горел свет. Я подкрался к тому же заднему входу и заглянул внутрь.
Торрес и Блейк сидели за столом, составленным из ящиков. На столе стояла бутылка виски и две стопки. Они не пили. Они считали деньги. Пачки банкнот. Стодолларовые купюры. Торрес, красный от напряжения, пересчитывал пачки, слюнявя пальцы. Блейк сидел напротив, откинувшись на стуле, с сигарой в зубах, и наблюдал. Его лицо выражало глубочайшее, скучающее презрение. Он был над этим. Он был получателем дани.
— ...и за десять голов с детьми, по тридцать с носа, итого триста, — бормотал Торрес, откладывая пачку. — Минус расходы на бензин, на еду для них... ну, скажем, двести восемьдесят чистыми. Половина тебе, половина мне. Сто сорок.
Он протянул пачку денег Блейку. Тот даже не посмотрел на нее, сунул в карман пиджака.
— Следующий рейс через неделю. Будет больше. Двадцать голов. Бери больше грузовиков.
— Рискованно, Шериф, — поморщился Торрес. — Если пограничники...
— Я решу вопрос с пограничниками, — отрезал Блейк. — Ты беспокойся о своем деле. Чтобы тихо и без происшествий. Как в прошлый раз. Та девочка, что захлебнулась в собственной блевотине... это нехорошо. Хлопот много.
— Не повторится, — поспешно сказал Торрес. — В этот раз повезут в лучших условиях.
Они говорили о людях, как о скоте. О грузе. Я чувствовал, как ярость поднимается во мне, горячая и кислая. Я хотел ворваться туда и приставить ствол ко лбу каждого из них. Но это было бы самоубийством.
Внезапно Блейк поднял голову, словно почуяв что-то. Его взгляд скользнул в сторону двери, где я стоял. Я отпрянул в тень, прижавшись к холодной металлической стене ангара, затаив дыхание.
— Что-то? — спросил Торрес.
— Ничего. Показалось, — пробурчал Блейк. — Кончай с этим и гаси свет. Я поехал.
Я услышал, как скрипят стулья. Мне нужно было убираться. Я отполз от ангара и, пригнувшись, побежал к забору. Сердце колотилось где-то в горле. Я проскользнул через дыру и, не оглядываясь, добежал до своей машины. Я завел ее и вырулил на дорогу как раз в тот момент, когда фары патрульной машины Блейка выезжали со территории «Торрес Грузоперевозок».
Я не стал его преследовать. У меня и так было достаточно. Я видел и слышал достаточно, чтобы похоронить его. Но это было бесполезно. Он был шерифом. Его слово здесь было законом. Мне нужны были доказательства. Неопровержимые. И свидетели.
Я поехал обратно в город, мои мысли метались, как пойманные в ловушку мухи. Торрес, Блейк, нелегалы... Это было больше, чем я мог переварить. Лоретта искала одну пропавшую девушку и наткнулась на это? На всю эту систему? Она была мухой, которая села на паутину, и паук немедленно пришел ее устранить.
Мне нужно было поговорить с Лоусоном. Редактор газеты. Он боялся, но он был честным. Может, увидев масштаб зла, он найдет в себе мужество помочь. Или хотя бы предоставит мне свои архивы, чтобы я мог копнуть глубже в историю Эллиса.
***
Редакция «Гленвью Газетт» была темной. Я постучал в стеклянную дверь. Никого. Я уже хотел уходить, когда увидел слабый свет в глубине здания. Я обошел дом и нашел задний вход — незапертую дверь в типографию.
Внутри пахло краской и бумагой. И в дальнем углу, за столом, под лампой с зеленым абажуром сидел Лоусон. Он не работал. Он просто сидел и смотрел в пустоту, держа в руках стакан с виски.
— Лоусон? — позвал я тихо.
Он вздрогнул, обернулся. Его лицо было серым и изможденным.