Люди все прибывали и прибывали, запруживая пятачок перед ареной смерти. Они-то находились в полной безопасности, как читатели колонок криминальной хроники, и осознание превосходства этой безопасности позволяло им переговариваться друг с другом вальяжным полушепотом.
- Чего тут?
- Да вот, девчонка выбросилась!
- Откуда, откуда?
- А черт его знает... Сейчас менты приедут, разберутся. Вроде как с девятого этажа...
- А кто такая?
- Да не знаю, не напирайте. Я своего соседа по лестничной клетке не знаю...
- Чо, насмерть?
- Ну!
- Точно, это наша девчонка, из нашего подъезда... Такая вежливая, всегда здоровалась... Она на девятом этаже живет... Недавно въехала, в прошлом году... Да говорю вам, из нашего подъезда, из второго!
- А чего это она?
- Там, говорят, пистолет нашли, рядом с ней валялся...
- Застрелилась, что ли?
- Да из окна выбросилась.
- Если из окна выбросилась - то пистолет зачем?
- Веселая нынче молодежь пошла - одни людей грабят, другие клей нюхают... Или вот так... Тут в сентябре парень тоже выбросился, назло жене, ревновал ее очень.
- Что вы говорите?!
- Я сам видел. Он дальнобойщиком работал - только в рейс, как его жена давай налево и направо ноги задирать.
- Ну, дальнобойщики тоже не святые, на каждом километре шлюх подсаживают...
Одна из "Скорых" уехала. А та, что приехала первой, - осталась. Ее шофер действительно жевал бутерброд, но не с ветчиной, а с сыром...
Я, не отрываясь, смотрела на Веньку - там, раскинув руки, лежала я, с волосами с медным отливом, в комбинезоне и жилетке. Именно смерть сделала ее так похожей на меня, что мне стало страшно. Подойти, обнять ее, защитить от всех этих упивающихся сопричастностью к далекой смерти глаз - уж она-то теперь себя защитить не сможет.
И Иван не смог себя защитить.
Венька повторила судьбу Ивана, прошла путь Ивана до самого конца - и так же оставила меня, как он. Меня, жалкую, так и не выросшую, так ничему и не научившуюся. Уж она-то не оставила бы меня здесь, в роли трупа неизвестной...
Пора идти, сказала я себе. У меня еще будет время на все, но сейчас пора идти, уговаривала я себя - и не уходила. Просто не могла оторваться от этого лежащего на земле тела.
...Я тихонько выбралась из толпы только тогда, когда приехал милицейский "газик", а следом за ним - "рафик" с унылой надписью по борту "Криминалистическая лаборатория".
***
...Через полтора часа двенадцать тысяч долларов лежало у меня в рюкзаке. Я сняла все, что у нас было, - общие с Венькой деньги, заработанные на сценариях и рекламе: она сама настояла на этих общих деньгах, припугнув меня тем, что отдельный счет ей, гражданке уже благополучно забытой среднеазиатской республики, не откроют.
Я сняла все деньги, фальшиво улыбаясь знакомому долговязому клерку, для него я всегда была преуспевающей сценаристкой ("Вот, решила прикупить машину по случаю, как вы думаете, двенадцать тысяч за "Сааб" девяностого года в отличном состоянии - это не дорого?").
"Дура ты дура", - глаза клерка выдали его с головой, но он все же сказал учтиво:
- Большая сумма, а вы одни сегодня, без друзей... Вы ведь обычно не одна приходите... Вот оно, началось - Они на улице. У приятеля что-то с машиной... Так что "Сааб" в самый раз.
- Ну, удачи вам. И хорошей покупки. Кстати, у меня есть приятель в автосервисе для иномарок...
- Спасибо, я обязательно воспользуюсь...
- Я оставлю вам телефон.
- Да-да...
Он что-то черкнул на листке бумаги, протянул ее мне. Не глядя, я сунула ее в карман комбинезона.
- Спасибо.
- Надеюсь, вы еще воспользуетесь услугами нашего банка.
- Непременно, - кисло сказала я.
...Теперь мне нужно было обдумать ситуацию.
Я вперлась в метро, без устали гонявшее составы по кольцу, пристроилась в углу вагона и закрыла глаза.
"Труба дело. Надо когти рвать, - сказал мне мертвый Иван. - Бабки у тебя есть, так что надо рвать когти".
"Точно. Через Чукотку на Аляску в собачьей упряжке. Главное - зад не отморозить", - сказал мне мертвый Нимотси.
"И придатки", - добавила мертвая Венька.
Я уронила голову в колени.
Все, кого я любила, были мертвы. Все до единого.
- Вам плохо? - спросил меня какой-то старичок с задорной бороденкой академика Павлова. Только теперь я поняла, что плачу.
- Все в порядке, - не поднимая головы, ответила я.
- Я могу вам чем-нибудь помочь?
- Нет-нет, все в порядке... - Чем ты мне можешь помочь, если даже о н и не могут мне помочь, если даже они оставили меня...
Старик вышел на "Белорусской", я поехала дальше по кольцу.
"Успокойся, возьми себя в руки - тебе надо сосредоточиться". Но сосредоточиться не получилось. Я тупо сидела в уже обжитом углу вагона и, как четки, перебирала воспоминания о прошедшем годе и прошедших семи годах; я думала о том, какой же из сюжетов предложила Венька питерскому лоху, и о том, что на следующей неделе должны будут состояться переговоры по поводу очередной рекламы: эту рекламу устроил Веньке уже раскрученный художник азербайджанец Аликпер, восточный красавец с мягким голосом и мягким характером.
Ничего этого уже не будет.
Я устала думать обо всем, крепко обняла рюкзак с деньгами и заснула...
...А проснулась оттого, что кто-то тряс меня за плечо:
- Вставай, девушка, царство Божие проспишь! Я испуганно открыла глаза, но испугаться по-настоящему так и не успела: рюкзак был со мной, он никуда не пропал.
- Скоро метро закрывается, а ты все спишь. Дома нужно спать, - подмигнула мне разбитная, плохо накрашенная бабенка в форменной одежде.
- Да-да, простите... А какая это станция?
- "Комсомольская". А какая тебе нужна?
- Я приехала. Спасибо.
- Шмотки береги! Как только не грабанули, спящую-то!
...Я поднялась наверх, по пустынному эскалатору - и вышла прямо на Ленинградский вокзал.
Пахло шашлыками, размякшим за день асфальтом, Ириной Аллегровой в каждой музыкальной точке, сотнями людей, приезжающих и уезжающих.
Я потолкалась среди ларьков, купила себе сосиску в тесте, дешевенький плейер, батарейки и кассету к нему: гнуснейшее техно, значения которого я никогда не понимала. Идиотская музыка взорвала голову, вышибла все мысли и помогла сосредоточиться на одной.
"Что делать этой ночью".
Наверняка они уже поняли, что к чему, связали концы и разослали оперативки по вокзалам. Наверняка все было не так, я бездумно шла за придуманным Венькой криминальным миром. Но даже если все не так - куда ты поедешь?
И тогда я вспомнила о Гуле.
Гуля была моей однокурсницей по ВГИКу, единственной нормальной бабой среди сумасшедшей вгиковской тусовки. Сразу после института она выскочила замуж за преуспевающего торговца экзотическими фруктами и осела в Химках.
Потом был преуспевающий коммерческий директор банка, преуспевающий агент по недвижимости - целая цепочка, заканчивающаяся преуспевающим сочинителем книжонок в стиле "русское фэнтэзи", которого Гуля зацепила в начале осени, когда мы виделись последний раз.
От каждого своего мужа Гуля непременно рожала ребенка и непременно мальчика. Меня всегда удивляла ее власть над мужчинами, я никак не могла понять ее природу - и только прошлой осенью поняла.
Гуля была на последнем месяце беременности и так чертовски хороша, что от нее невозможно было оторвать глаз - внутренний свет, исходивший от нее, слепил, сбивал с ног, зачаровывал. Всех новых мужей она находила именно на последних сроках беременности. Они шли за ней, как крысы за дудочкой Крысолова, готовы были усыновить всех ее предыдущих детей и наплодить новых своих собственных, таких же красивых, как и их мать.
Когда мальчики появлялись на свет. Гуля сразу же теряла к ним интерес и с ней самой происходила удивительная метаморфоза: она становилась обычной, ничем не примечательной среднестатистической домохозяйкой. И тогда невольно обманутые мужья, получившие дешевый страз вместо бриллианта - а именно так им казалось, - начинали исчезать из дома: сначала на время, а потом насовсем. Несколько месяцев Гуля жила одна, окруженная детьми и няньками, которых нанимали для своих детей совестливые бывшие партнеры, - настоящая пчелиная матка, уже вынашивающая новую жизнь и царствующая в своем улье.