— Не гордость и не тщеславие. Ваша ошибка — алчность.
— Я ничего не хотела для себя, только для мужа и ребенка.
— Но ведь отец ребенка…
— Гарри, — отрезала она. — Гарри — отец ребенка. Рона я не подпускала к себе, пока не узнала наверняка, что беременна. Потом, разумеется, подстроила наше с ним сближение. Была вынуждена это сделать. Близость с Роном была частью нашего плана, самой трудной для меня, но жизненно важной. Рон должен был увериться в том, что отец ребенка — он. Иначе Гарри никогда не удалось бы уговорить его написать письмо Эстер, которое было нужно для создания версии самоубийства.
— Уговорить?
— Применять силы не было необходимости. Рон выпил, до того как приехал, и еще выпил шотландского виски с Гарри и со мной. А пьяного его всегда легко было уговорить. К тому же, когда он узнал, что я жду ребенка, он так был подавлен стыдом и сознанием вины, что ему захотелось признаться жене, хоть как-то пострадать за то зло, которое он причинил Гарри и Эстер.
— И Гарри сказал ему, что именно написать?
— Гарри подсказал. Рон был слишком ошарашен, чтобы думать самому. Вы же знаете, он очень любил Гарри. Все его любили. — На лице ее выступила краска. — Какая глупая ошибка — сказать в прошедшем времени, будто он умер или что-нибудь еще.
— Или стал другим.
— Он не стал другим, вовсе нет.
Но ее возражение было слишком поспешным и решительным, и Тьюри подумал, столько лет притворства и обмана, угрызений совести и гнетущего чувства вины подействовали на Гарри.
— А телефонный звонок Дороти в тот вечер, когда Рон умер?
— Звонил не Рон. Гарри. Как и письмо, этот разговор входил составной частью в версию о самоубийстве. Эту версию необходимо было внушить всем заранее, чтобы ни у кого не возникло и мысли об убийстве. Если бы кто-нибудь подумал об убийстве и начал настоящее расследование, Гарри и я были бы весьма уязвимы. Ни один из нас не смог бы объяснить, что делал в тот субботний вечер. Гарри вовсе не уезжал по срочному вызову в Мимико, он был со мной, мы ждали Рона, чтобы осуществить свой замысел. И машина у Гарри не испортилась, чем он объяснил вам свое опоздание. Он даже не сидел за ее рулем. Нашу машину вела я. А Гарри вел машину Рона, и я ехала за ними, чтобы в нужный момент Гарри мог пересесть в нашу машину и ехать в охотничий домик. Время было рассчитано по минутам. Но мы все предусмотрели. Гарри довез меня до Мифорда, где я села на автобус, отправлявшийся на Вестон в десять тридцать. И приехала домой за десять минут до того, как Гарри позвонил мне из Уайертона.
— И этот звонок был запланирован?
— Каждое слово нашего разговора.
Тьюри не мог опомниться от изумления и растерянности:
— Я не могу… я просто не могу этому поверить.
— Иногда я сама себе не верю.
Вдруг она повернула голову, заслышав звуки шагов, которые ждала и которые были ей хорошо знакомы. Через полминуты из-за дома показался Гарри.
Он немного отпустил брюшко, немного облысел, но шаг его оставался таким же упругим, а улыбка — мальчишеской. И улыбка выглядела вполне естественной, словно Гарри был искренне рад встретить старого друга.
Он пошел через дворик, протягивая руку:
— Ральф, старина. Бог ты мой, прямо-таки глазам больно, когда смотришь на тебя. Не постарел ни на день. Правда, Телма? Ну, садись, садись. Как насчет рюмочки, дружище? Что бы ты?..
— Брось эту игру, Гарри, — резко вмешалась Телма. — Прошу тебя.
— Ну вот еще, должны же мы проявить гостеприимство, разве не так, любовь моя? Почему бы не выпить по рюмке за добрые старые времена?
— Я не уверена, что Ральф примет угощение от тебя или от меня.
— Ерунда. Он наш друг.
Никто ничего не сказал, но слова «каким был и Гэлловей» повисли в воздухе, точно пыль в снопе солнечных лучей. Наконец Тьюри сказал:
— А Гэлловей?
— Что Гэлловей? — У Гарри между бровей появилась капризная морщинка. — Не понимаю, о чем ты говоришь.
— В тот вечер, когда Гэлловей умер, он принял от тебя рюмочку.
— Даже две.
— И обе с барбитуратами?
— Ничего подобного, с чистым шотландским виски.
— Тогда как же тебе удалось напичкать его снотворным?
— Снотворным? Чепуха. Он зашел, сказал, что неважно себя чувствует и не прочь промыть желудок. И я налил ему. Может быть, слишком много. Совершенно случайно.
— Гарри…
— Зачем ворошить все это? Что было, то было, все давным-давно кончено. К тому же у меня болит голова. Всякий раз, как иду к врачу, она начинает болеть. Терпеть его не могу. Он шарлатан и дурак.
— Так зачем ты ходишь к нему?