— Мои бумаги и деньги целы? — были его первые слова.
— Увы! — вздохнул Янкель Ааронович.
— То есть, как же! Куда же вы их девали? — задыхаясь спросил Гиршфельд, обводя его помутившимся взглядом.
— Заложил, пустил в оборот, как это всегда делается в банкирских операциях. Один несчастливый биржевой ход и я, как видите, нищий! — развел тот руками, скорчил печальную физиономию.
Николай Леопольдович в бессильной злобе заскрежетал зубами.
Первую минуту он хотел броситься и убить его, но сдержался.
— Нас рассудит суд! — глухо сказал он и вышел. Неописуемое бешенство кипело в его груди, когда он возвращался домой.
«О, только бы помиловали! — думал он. — Я вытяну из тебя все жилы, бездельник, а получу свои деньги — все до копейки».
Извозчик остановился у подъезда его квартиры.
— Околодочный надзиратель приходил, бумагу какую-то оставил, просил вас расписаться! Я ее к вам на письменный стол положил! — сообщил ему Василий, снимая пальто.
Гиршфельд прошел в кабинет, сел за письменный стол и взял принесенную бумагу.
Это был отказ из канцелярии прошений на Высочайшее имя приносимых.
— Вот оно когда начинается настоящее-то возмездие! — прошептал Николай Леопольдович и низко, низко склонил свою преступную голову.
После долгих откладываний Николай Леопольдович наконец отправился на место ссылки. Семейство его осталось в Петербурге. Стефания Павловна продолжала хлопотать о помиловании мужа. Надежду на это помилование таил и сам Гиршфельд до самой смерти. Он умер, прожив в Архангельске около трех лет.
Остальные герои нашего правдивого повествования живут по-прежнему в Петербурге и Москве.
Князь Шестов, при помощи женившегося наконец «вечного жениха» Кашина, взявшего за женой несколько десятков тысяч, открыл фотографию на Невском проспекте.
Фотография идет плохо.
Писать дальше, значит писать о том, что будет завтра, а этого мы не знаем.
Поживем — увидим!