Сегодня Саске это нравилось. Но, пожалуй, только сегодня.
Впервые в жизни они занимались любовью при свете — Саске увидел, как работает спина брата, как двигаются на ней мышцы, как напрягаются его гладкие и бледные плечи; видел, как часто поднимается его грудь, как втягивается его живот, плоский, твердый и напряженный, как в судороге сводит ему ноги; мог рассмотреть его новые шрамы, старые, голова начинала кружиться.
— Саске, успокойся. То, чем мы занимаемся сейчас, поставит точку на прошлой жизни. Я рядом. Когда мы закончим этим заниматься, все оборвется. Все будет по-другому. Но так лучше, поверь. Верь мне, Саске.
Саске сжал футон, клянясь, что пальцем не прикоснется к Итачи в этот раз.
Но тот и сам едва держался на расстоянии: одних крепких и узких внутри бедер ему было недостаточно для того, чтобы выплеснуть все, что накопилось.
Румянец на бледных щеках Саске, его раскрытые губы, сухие, готовящиеся как будто что-то сказать или простонать — он только лишь вздыхал, в самые острые моменты прикрывая глаза; прямой взгляд из-под челки, взъерошенные и растрепанные волосы, пахнущие все теми же травами, как и всегда, запах кожи, который Итачи обожал.
Складки сильных вытянутых вверх рук, напряженных и твердых, горячих, как и все тело, как и мокрая спина, изредка вздрагивающая и заставляющая тело животом прижиматься к Итачи.
Саске запрокинул голову назад, полностью отдаваясь наслаждению.
Это будет концом. Концом прошлой жизни. Скорее бы уже!
Быстрые и глубокие толчки.
Саске больше не мог терпеть. Итачи больше не мог терпеть. Его голова, как тряпичная, сдавшись, упала младшему брату на плечо, накрывая его перекошенное наслаждением лицо своими же волосами.
Всему конец. Наконец-то!
Саске жалко схватил ртом воздух, и зажмурился, резко расслабляясь.
Он дышал в волосы своего брата.
После этого из своего укрытия выглянула напуганная громким дыханием тишина, с любопытством наблюдая, как сведенные в судороге ноги и руки постепенно расслабляются, падая в изнеможении на постель и застывая неподвижно, как изваяние скульптуры.
Итачи тяжело дышал в шею своего младшего брата, продолжая изливаться в него. Кажется, тот не был против, только до сих пор сжимал руками футон, как будто не понимая, что все кончилось.
Впрочем, времени спокойно вздохнуть и что-либо предпринять ему не дали: смели сухие и еще дрожащие губы грубым и яростным поцелуем, почти животным, почти задыхающимся и оголодавшим, наконец запуская истосковавшиеся пальцы в мягкие пряди.
За окном продолжало светать все стремительнее и стремительнее.
На горизонте что-то вспыхнуло бледной, но яркой линией. Кажется, сегодня уже не будет дождя.
***
Итачи запахивал свое косодэ, безотрывно смотря в окно на с каждой минутой все больше светлеющее небо, укрывшееся еще плотными облаками, но сквозь них уже кое-где торчали куски бледного, как будто выцветшего и холодного неба.
Им обоим не пришлось долго лежать. Не сейчас. Не здесь. Почти сразу встали, начиная неохотно одеваться.
Привычка шиноби выходить как можно раньше.
Воздух был влажным и холодным, после дождя какое-то время стоял густой туман, оставаясь на побитой ливнем листве тяжелыми и прозрачными каплями воды. Еще было совсем тихо, сельский городок мирно спал, возможно, только сонные пастухи снова повели свои стада на луга, пока еще можно было там пастись. Ни сверчка, ни цикады — все живое как будто разбежалось по углам.
За окном проезжала старая телега, покачиваясь с боку на бок и скрипя огромными треснувшими колесами, накручивающими на себя комья грязи, разбивая и без того размытую ливнями дорогу. Возница, чье лицо было скрыто под огромной соломенной шляпой, ежился, натягивая толстый плащ: было холодно. Уже по-зимнему.
Итачи, затянув на поясе ножны с остро отточенной катаной, потянулся за плотным плащом, который спасет его от холода.
Саске оделся намного быстрее и раньше и уже в теплой накидке и экипировке шиноби собирал лекарства, разложенные по комнате, убирал все еще влажный и теплый футон, складывал оружие в сумку старшего брата.
Никто из братьев не исключал той возможности, что Корень АНБУ, незнающий о трагедии в Скрытом Листе, до сих пор может следить, но почему-то обоим казалось, что слежки все же опасаться не стоит: Итачи бы заметил ее за собой еще по дороге сюда. К тому же, возможно, еще один член Корня был занят расследованием убийства Фу, но, во всяком случае, у Итачи была новая одежда, и он был не один: под широкополой шляпой и со спутником за него вряд ли зацепится глаз АНБУ.
Итачи запахивал на себе плащ, из-под челки кидая взгляды на еще серую и пустую улочку, темные окна крепко спящих домов. Если раньше невинная кровь детей и стариков, пролитая им, мучила его и не давала покоя, то сейчас, когда он получил прощение Саске, все стало легче, чем было. Он еще слепым вместе с Шисуи испросил прощения в храме, затем у монаха, принося жертву и молясь так же за родителей.
В тот момент Итачи как никогда ощущал давно забытые нежные и трепетные чувства ребенка к родителям.
Он был им благодарен. Особенно отцу.
Итачи продолжал запахивать плащ, как твердая и крепкая рука обвила его талию, горячее и спокойное дыхание обожгло его скулу. Итачи кинул косой взгляд через плечо, осторожно кривя уголки губ: нетерпеливый младший брат.
— Ты скоро уже? Хватит наряжаться.
Так было всегда. Так все и останется.
Отпустив темно-серый край плаща, рука Итачи скользнула вниз, задевая грубую и плотную ткань, и повисла, а сам он, разрывая объятие, повернулся, сверху вниз смотря на своего младшего брата, застывшего в недовольном ожидании.
Итачи до сих пор был выше его. Совсем чуть-чуть, но это позволяло ему смотреть на Саске таким взглядом.
Тот поднял правую руку, которая крепко сжимала сугэгаса (1) старшего брата, пальцами отодвинул с его лба пряди волос, закрывших темные глаза, и выдавил смешок, надевая на чужую непокрытую голову шляпу, которую держал в руках.
Саске все еще стоял без своего головного убора, поэтому, твердо сжав плечи Итачи, он беспрепятственно потянулся к его лицу и жадно обнял за шею, стискивая ее изо всех сил.
Итачи охнул, отступая назад под давлением сильного младшего брата.
— Со своей привычкой душить ты когда-нибудь добьешься моей смерти.
Саске, уязвленный столь грубой реакцией на свою ласку, что-то раздраженно буркнул, но все же послушно отодвинулся, с холодом во взгляде начиная завязывать под подбородком старшего брата ремешки его сугэгаса.
Итачи лишь с легкой усмешкой наблюдал за действиями своего брата: откуда же такая забота?
Глупый.
Итачи мягко, но в то же время настойчиво перехватил руки Саске, встречаясь с его непонимающим и даже колючим взглядом.
— Я сам. Одевайся. Кто-то очень спешил.
Саске промолчал, нагибаясь за своим головным убором.
Брат всегда останется таким: холодным и недоступным, сухим и немногословным. Что ж, пусть так и будет, во всяком случае, Саске мог теперь проникать под эту маску, мог теперь смотреть через нее.
Он научился видеть сквозь иллюзии своего старшего брата.
***
Дорога оказалась легко проходимой и пустой; лежала она между двумя полями, оставленными после сбора немногочисленного урожая: этот год выдался скудным по количеству собранных круп, овощей и фруктов. То избыточные осадки, то засуха, даже жертвы не помогали. Только ароматного меда в диких ульях было чересчур много, и сейчас в лесу часто можно было встретить покусанных роящимися и разъяренными пчелами крестьян, пытающихся достать сладкое лакомство своим детям.
Солнце все еще продолжало всходить, небо было рябым, покрытым тонким ажурным слоем облаков, закрывающих собой весь простор и пропускающих лишь небольшие искры встающего светила.