На переговоры и согласования с инстанциями ушел весь день. Голодные и усталые, но умиротворенные врачи возвратились на судно. Прощай, земля! В 18.00 начнется медицинский "отход" – санитарно-карантинная проверка теплохода, экипажа и… медицинской готовности к рейсу.
Ровно в 18.00 по парадному трапу на борт поднялись карантинные врачи. Впереди в шубе шла полная дама со строго поджатыми губами. Замыкал шествие горбоносый старичок с буденовскими усами. Из-под зимних пальто выглядывали белые халаты.
Вахтенный матрос провел их прямо в госпиталь. Шевцов со страхом посмотрел на часы. До отхода осталось ровно четыре часа. За это время нужно проверить триста пятьдесят медицинских книжек моряков и столько же сертификатов вакцинаций; осмотреть систему водоснабжения, камбуз, ресторан – тонны мяса, рыбы, овощей в кладовых. Да на это уйдет неделя! А задержать судно немыслимо – пассажирские лайнеры связаны железным расписанием и каждый час опоздания стоит тысячи рублей золотом. Сердце главного врача дрогнуло от предчувствия катастрофы.
"Будь что будет!" – промелькнула отчаянная мысль.
Виктор помог полной даме снять шубу, стряхнул растаявший снег с каракулевого воротника.
– Прокофьева, заведующая СКО, – строгим басом представилась дама. Солидной походкой она направилась к столу и решительно открыла санитарный журнал.
– Шевцов, главный врач, – наклонил голову Виктор. – А это…
Василий Федотович поставил каблуки вместе, носки врозь и вынул изо рта трубку. Тоня и Вера робко поздоровались и встали смирно, как провинившиеся школьницы.
– Вы уверены, что судно готово к выходу в море? – прокурорским тоном спросила Прокофьева.
"Так, – прикинул в уме главный врач, – отход "Садко" задержать нельзя. Мы это знаем. Они, конечно, тоже знают. Но порядок есть порядок, игра должна идти по правилам.
Единственный выход, – думал Шевцов, – это доверие. Доверие нам – судовым врачам. Мы возьмем в рейс только тех, кто "в тропики и Арктику годен". Мы сделаем прививки против оспы и холеры. Мы прохлорируем воду, проверим продукты, продезинфицируем камбуз. Это наш долг…"
Виктор Шевцов только сейчас по-настоящему почувствовал, осознал весь груз ответственности, которая ляжет на него через несколько часов, когда судно оторвется от земли, – ответственности за здоровье сотен людей. Он вспомнил, теперь уже всерьез, о чуме, желтой лихорадке…
Борт теплохода повсюду остается государственной границей. На их плечах – санитарная охрана этой границы.
Проверка лайнера продолжается. Амбулатория заполняется пробирками, колбами, бутылками с пробами воды. Пахнет дезинфекцией. Беспрерывно звонит телефон.
– Самочувствие как на экзамене, – поеживается главный врач.
Василий Федотович молчит и только без конца зажигает спички – у него гаснет трубка.
"Неужели и этот "морской волк" волнуется?" – думает Шевцов.
– Вроде пока все тихо, – неуверенно произносит доктор Сомов в пространство.
В это время дверь амбулатории с грохотом распахивается настежь. Полная дама, начальник СКО, кипя гневом, сердито протискивается через проем двери, не рассчитанный на ее габариты. Она тяжело дышит, щеки ее пылают.
– Ну, началось… – негромко роняет Василий Федотович.
– Безобразие! – возмущается заведующая СКО. – У вас на камбузе!… Подумать только!… Бегает этот самый…
– Крокодил? – подсказывает Сомов.
Тоня фыркает и прячется за Веру.
– Оставьте эти шутки! На вас надо желтый флаг повесить!
У Шевцова холодеет в груди. Он чувствует, как желтый карантинный флаг удавкой стягивает его шею. Дама из карантина поворачивается и, хлопнув дверью, решительно шагает на камбуз. Главный врач понуро бредет за нею.
У дверей камбуза в белоснежном одеянии их встречает Дим Димыч.
На его лице ангельская улыбка, пышные с проседью бакенбарды расчесаны волосок к волоску, короткие руки смиренно сложены на необъятном животе. "
– Вот! – заведующая СКО протягивает в его сторону обвинительный перст. – У него та-ра-кан! Понимаете?
Дим Димыч кланяется, не сгибая туловища:
– Уверяю вас, доктор, никогда у нас и в помине не было этого животного!
– Как это не было?! Да я его своими глазами видела!
– Может, это был не таракан, а… муравей?
– Ну, знаете!…
– Хорошо, хорошо, не волнуйтесь, сударыня, сейчас мы его… сейчас…
Дим Димыч грохочет кастрюлями, разделочными досками, бачками, хлопает дверцами холодильников…
– Хватит, довольно! – останавливает эту комедию Шевцов. Он оборачивается к карантинному врачу: – Коллега, честное слово, мы сегодня же все обработаем.
Дим Димыч прикладывает руку к сердцу и зажмуривается, словно собирается петь арию. Потом открывает один глаз и подмигивает Шевцову.
Махнув рукой на директора ресторана, заведующая СКО неожиданно улыбается доброй, усталой улыбкой:
– Хорошо, поверю… Но уж в следующий раз!…
– В следующий раз, коллега, такого не будет, – заверяет Шевцов и бросает испепеляющий взгляд на директора ресторана.
Врачи складывают в портфели свои пробирки, банки, бутыли. Их строгие лица становятся обычными – добродушными и немного усталыми. "Не обижайтесь, – кажется, говорят они, – это наша работа". В их глазах смущение и зависть: "Вы уходите в море, к дальним странам. А мы… Но ведь и здесь надо кому-то работать…"
Шевцову вдруг становится грустно. Он вспоминает больницу, свою работу -трудную и порой неблагодарную, но такую нужную. И не только больным – ему самому…
Полная дама, придавив пухлой кистью санитарный журнал, привычно заполняет его страницы иероглифами медицинского почерка. Наконец с тяжелым вздохом она дописывает сакраментальную фразу: "Выход в море разрешен", встаёт и крепким рукопожатием встряхивает Шевцова.
Подготовка к отходу продолжается. После карантинных властей на судно поднимаются таможенники – люди в серых мундирах с проницательными глазами. По трансляции гремит команда: "Всем членам экипажа находиться в своих каютах. Хождение по судну запрещается. Начался таможенный досмотр".
В каюту Шевцова входят двое: один – высокий, другой – маленький, в очках. Высокий поверху обводит каюту взглядом, потом пристально смотрит в глаза Шевцову и негромко спрашивает:
– Валюта есть?
– Нет, – удивленно отвечает Виктор, не очень-то представляя себе, что это такое.
– Золото, антиквариат? – интересуется маленький и выдвигает из-под койки чемодан: – Разрешите осмотреть?
– Пожалуйста.
– Оружие? – продолжает высокий. – Огнестрельное, холодное?
На лице главного врача появляется неуместная улыбка:
– Есть! Показать?
Чемодан моментально закрывается. Шевцов идет в госпиталь, открывает дверь в операционную и показывает свое оружие: сверкающую сталь ампутационных ножей, похожие на пистолеты ларингоскопы, массивные рукоятки зажимов и кусачек… Таможенники, поеживаясь, выходят из операционной.
– Да, к вам лучше не попадать…
Шевцов в одиночестве возвращается в свою каюту, где нет ни икон, ни золотых слитков, ни египетских сфинксов с набережной Невы. Он устало опускается на диван и вытягивает натруженные ноги. Роскошная еще недавно каюта кажется ему сейчас бедной и опустошенной, как разграбленная усыпальница фараона. Долгий беспокойный день подходит к концу и заканчивается головной болью.
За хлопотами и заботами судно незаметно отшвартовывается. Только легкое головокружение подсказывает – "Садко" уже в море.
Шевцов выбегает на обледеневшую палубу и видит черную воду и золотую цепочку огней у горизонта: город уходит в воду, закатывается, как электрическое светило. Пульсирует луч маяка, и его пронзительный свет еще долго прорезает мрак. Потом тает и он.
Тяжелая это минута – реальный, привычный мир исчезает в черной ледяной воде. Низко, на самую мачту, опускается беззвездное небо. Между водой и небом – беспросветная мгла. Кажется, обрывается что-то, словно уходишь навсегда…
Виктор подходит к своей каюте и останавливается на пороге. Не хочется входить – там пусто и одиноко. Он шарахается от двери, ошпаренный одиночеством, которого так не хватало на берегу. Бежит по бесконечному коридору – он пуст, точно судно необитаемо. Теплоход идет, набирая ход, "Летучий голландец" – без людей, без жизни. Только металлический голос гремит в репродукторах: "Задраить иллюминаторы… Крепить инвентарь по-походному. Ожидается усиление ветра и волнение до штормового".