В десяти или пятнадцати метрах от края озера Малдер выходит на маленькую бухту, где, как он и подозревал, отвод озера сужается, прежде чем вновь расшириться в подобие пруда на лужайке в лесу. Вода из булькающего потока стекает по слегка скошенному водопаду на противоположном его краю. Посреди этого пруда, который, должно быть, относительно глубок, Малдер различает голову и плечи медленно, лениво плывущего к берегу человека; его мокрые волосы облепляют голову, черты лица сокрыты в тени. Когда пловец поворачивается так, что его профиль становится виден в лунном свете, Малдер мгновенно расслабляется. Это Скалли, он в порядке, просто решил по какой-то причине уйти как можно дальше от остальных мужчин, чтобы помыться. Малдер полагал, что понимает, что им двигало: приватности в армии добиться почти невозможно, так что он не может осуждать Скалли за желание побыть немного в тишине и покое.
Он делает шаг вперед, намереваясь объявить о своем присутствии, когда Скалли, откидывающий мокрые волосы с лица, начинает выходить на берег, все еще не замечая Малдера. Вода стекает с его подбородка… плеч… груди… и Малдер застывает на месте, издав достаточно громкий потрясенный вздох, чтобы Скалли его услышал и метнулся в укрытие темной воды быстрее, чем, по мнению Малдера, в принципе возможно.
Хотя и недостаточно быстро. Того, что Малдер увидел за этот короткий миг, хватает ему, чтобы понять один важный факт: отсутствие интереса к повышению, вероятно, меньший из скрываемых рядовым Скалли от него секретов.
========== Часть 2. Глава 1 ==========
***
4 июля 1863 гола
К северу от Фредерика, Мэриленд
Разумом, который почти всегда руководит всеми ее действиями, она понимает, понимала с самого начала их дружбы, что так не могло продолжаться вечно. Подсознательно она знала, что в конце концов Малдер все поймет – сложит кусочки головоломки вместе и разгадает ее секрет. Он слишком умен, чтобы у нее получилось долго его обманывать.
На что она не рассчитывала, так это на то, что ее собственная небрежность, а не ум Малдера, станет ее погибелью и приведет к разоблачению.
А она абсолютно точно разоблачена, в этом нет никаких сомнений. Она проклинает яркий свет луны; если бы сейчас было новолуние или, по крайней мере, неполная луна, едва видимая в ночном небе, или даже низкие тучи по-прежнему бы заволакивали небо, все было бы в порядке, в полном порядке, потому что она успела бы замотаться в свои повязки и надеть униформу прежде, чем Малдер подошел бы достаточно близко, чтобы разглядеть важные детали.
Но нет, луна почти полная и ярко светит прямо у нее над головой через просвет в облаках, который образовался в самый что ни на есть неподходящий момент. Становится так светло, что даже с такого расстояния она различает потрясенное выражение лица Малдера. С внутренним стоном она приходит к выводу, что если ей достаточно света, чтобы увидеть его ставшие похожими на блюдца глаза, то его явно достаточно и ему, чтобы успеть рассмотреть все самые пикантные подробности.
Они таращатся друг на друга – Малдер на берегу, Скалли по шею в холодной темной воде – где-то с полминуты, не зная, что сказать, пока Скалли первой не нарушает затянувшееся молчание. Она уж точно не намерена оставаться тут всю ночь.
- Не мог бы ты отвернуться? – просит она, презирая себя за умоляющие нотки в голосе. – Всего на минуту?
Малдер колеблется, но затем отрывисто кивает и разворачивается. Осмотрев лес вокруг них, чтобы убедиться, что больше никто там не шныряет, Скалли встает и выходит из пруда, слегка спотыкаясь о каменистое дно. Она тянется к постиранной в озере и разложенной на камне для просушки одежде и начинает надевать ее, морщась от ощущения прикосновения все еще влажной материи к коже. Она быстро натягивает брюки и как раз заканчивает застегивать рубашку после осуществления сложного ритуала обматывания нескольких слоев льняной ткани вокруг груди, когда Малдер, очевидно более неспособный сдерживать свое любопытство, разворачивается к ней лицом. Он осматривает ее с ног до головы, на мгновение задержавшись на ее искусственно стянутой груди под свободной рубашкой, и потом заглядывает ей в глаза.
- Надо полагать, - в конце концов хрипло говорит он с нечитаемой интонацией, - что тебя зовут не Дэниел.
Она качает головой и тихо отвечает:
- Дана. Дана Скалли.
- Так, значит, хотя бы фамилия не была ложью, да? – Она вздрагивает от явно различимой обиды в его голосе.
- Малдер, пожалуйста… даю слово, что никогда не собиралась лгать тебе, но я не могла рисковать разоблачением, просто не могла.
- И ты думала, что… что? Что я кому-нибудь расскажу? Что я предам твое доверие? – Он качает головой. – Если бы тебя разоблачили, то могли бы посадить в тюрьму. С чего бы я стал так рисковать?
- Скорее всего, меня бы просто отправили домой, а не в тюрьму, - возражает Скалли. – И ты знаешь – и не пытайся это отрицать – что уже не раз подумывал отослать меня домой еще до всего этого. В глубине души я опасалась, что ты воспользуешься этим как оправданием, чтобы уберечь меня от опасностей. Я знаю, ты считаешь, что мне тут не место.
- Я хотел отослать тебя домой, потому что думал, что ты мальчишка, Скалли. Я думал, что тебе может быть четырнадцать, пятнадцать лет, не больше. Я думал, что у тебя есть мать, которая уже проводила на войну мужа и двух сыновей, мать, которая беспокоится о том, что может потерять и самого младшего ребенка вдобавок ко всей остальной семье.– Скалли избегает его взгляда, натягивая свой китель и начиная застегивать его. – Она знает, Скалли? Твоя мать знает, что ты сделала, где ты? Или ты поэтому отказываешься писать ей, поэтому пишешь только сестре?
- Она знает, что я в армии, - отвечает Скалли, - но думает, что я покинула дом, чтобы стать медсестрой, а не солдатом. – Она безуспешно пытается выжать хоть немного воды с края своего кителя, но вскоре сдается и тянется за лежащим на земле ремнем. Однако вместо того чтобы надеть его, она опускается на валун, на котором сушились ее вещи. Она знает, что Малдер захочет услышать подробное объяснение, и лучше всего будет предоставить его здесь, где никто из лагеря не подслушает их. – И я была медсестрой – поначалу. – Малдер колеблется, и Скалли задерживает дыхание… но в следующее мгновение он садится на камень рядом с ней. Она тут же вспоминает о том туманном утре, которое они провели в схожей манере, всего три дня назад, и чувствует острую боль в груди. Она не хочет потерять их дружбу.
- Так почему ты передумала? – спрашивает он. – Что случилось?
- Работа медсестрой не помогла мне выпутаться из той ситуации, в которой я оказалась, - отвечает она. – Человек, от которого я пыталась сбежать, все еще мог меня найти.
Малдер резко разворачивается к ней с обеспокоенным выражением на лице.
- Какой человек? Твой отец? – Скалли качает головой. – Твой… твой муж? – Его голос срывает на последнем слове, и на мгновение Скалли спрашивает себя… но отбрасывает эту мысль так же быстро, как она зарождается. Сейчас не время для этих мелочей.
- Нет, не муж, - отвечает она. – Пока нет, во всяком случае. Но если бы я осталась, то он бы им вскоре стал. – Она вспоминает об отце, и ее охватывает чувство вины, как случается всякий раз при мысли о том, что он, должно быть, испытал, когда открыл письмо от жены и узнал, что сделала его любимая младшая дочь. – Ты помнишь того доктора, которого я упоминала в разговоре с рядовым Йоргенсенем этим утром, когда он повел себя, как болван? Друга моего отца? Военного хирурга, который рассказывал моей семье, каково состояние дел в полевых госпиталях? - Малдер кивает. – Год назад он попросил у отца моей руки. И отец ответил согласием.
- Даже не спросив твоего мнения? – Малдер кажется искренне озадаченным этим, и Скалли ощущает сильнейший прилив привязанности к нему.