— Откуда нам знать, что ты говоришь правду? В этом и заключается загадка, ребята, — говорит Джекилл, роясь в кармане в поисках сигары. Он зажимает ее между зубами и зажигает.
— Принеси пачку в замок, и я заставлю тебя сожрать ее, — говорю я, указывая на сигарету.
Он выгибает бровь.
— Очарователен, как всегда, Цепеш. У тебя чудесная новая киска, я имею в виду, благородная женщина, с которой можно поиграть, и все же ты все еще злой.
В мгновение ока я перелетаю собор, хватаю его за горло и поднимаю в воздух. Я не позволю, чтобы кто-нибудь говорил о ней в таком тоне.
Он ухмыляется.
— Опусти меня на землю, маньяк. Черт возьми, я всего лишь пошутил.
Рыча, я бросаю его, наблюдая, как он с мычанием падает вниз, шлепаясь телом о пол. Он вскакивает, как гребаный одуванчик, поправляет костюм и стряхивает с него пыль, прежде чем отправиться за сигаретой. Я тушу ее, и он дуется.
— Ты должен либо стереть ей память, либо мы убьем ее, — говорит Фрэнк, его светлые волосы слегка развеваются на ветру.
— Никто никого не убивает, — вмешивается Дойл с явным раздражением в голосе.
Красный затуманивает мое зрение.
— Хочешь, чтобы я стер ей память?
— Да, — настаивает Фрэнк. — Если ты ее не кусал, то…
Дойл встает между нами, раздвигая руки, зная, что я в нескольких секундах от того, чтобы разорвать Фрэнку лицо.
— Никто не стирает ничью память.
— Ты не имеешь права голоса, щенок, — усмехается Фрэнк.
— Почему мы все не можем просто поладить? — кричит Джекилл.
— Я сделал это, — наконец заявляю я. Все они поворачиваются с различными выражениями недоверия. — Я укусил ее. Я выполнил свою часть обязательств.
— Ты, блядь, шутишь! — кричит Фрэнк, когда Дойл хлопает его рукой по лицу. — Ты понимаешь, что это значит?!
ДА. Это значит, что они ничего не смогут сделать. Она может умереть, но я не позволю этому случиться. Может, она и человек, но она моя пара, верит мне кто-нибудь из них или нет. Теперь, когда я это начал, она может возродиться как бессмертная, несмотря на свою текущую смертность.
— Я ухожу. Не стесняйтесь убираться восвояси, — бросаю я через плечо, двигаясь в сторону замка.
Я делаю несколько шагов, и Фрэнк начинает смеяться.
— Сто лет, и это то, чем ты можешь похвастаться? Влюбился в какого-то ничтожного человечка. Ты, дурак, не знаешь, что натворил, — говорит он, и я готовлюсь, ожидая любого повода, чтобы наброситься на него. — Людям нельзя доверять. Как часто ты произносил эти же слова?
— Осторожно.
— Ты знаешь правила. Если ты сотрешь ей память до того, как она переродится, все будет хорошо.
— В последний раз говорю, никто ничего не стирает, — огрызается Дойл, теряя терпение. Он подходит, чтобы оказаться в поле зрения Фрэнка. — Обри невиновна, и, насколько я могу судить, на самом деле хорошо к нему относится.
Удивление от того, что он защищает нас, наполняет меня. Он бросает на меня взгляд через плечо, который говорит, что он будет на моей стороне, что бы ни чувствовал.
— Я не намерен продолжать разговор. Джентльмены, прошу прощения, мне нужно возвращаться на вечеринку. Дойл, проследи, чтобы они покинули мой дом.
— Ты пожалеешь об этом, — говорит Фрэнк мне в спину.
Единственное, о чем я пожалею, так это о том, что оставил Обри одну и без присмотра на какое-то время. Особенно когда здесь Фрэнк, единственное существо, от которого ее нужно держать как можно дальше. При мысли о том, что кто-то причинит ей боль, волосы встают дыбом, а неживое сердце словно выскакивает из груди.
Я пренебрежительно машу рукой, выходя из собора. Они ничего не сделают, пока она под моей бдительной защитой.
— Угрожай сколько хочешь, Фрэнк, но обещаю тебе вот что: друг ты или не друг, но если ты тронешь хоть один волосок на голове Обри, я сожгу твою драгоценную империю дотла и буду танцевать на пепле. Я могу быть стар и позволить себе увянуть на век, но ты забываешь, кто я такой.
Дракула Влад Цепеш.
Я живу дольше, чем все они, и их тоже переживу.
Глава 34
ОБРИ
— Реально, Фифи. Реально? Всю дорогу сюда? Типа, чего ты вообще добивался? — говорю я ему, держа в объятиях. — Здесь нет собачьих угощений, приятель, и уж точно никаких горячих красоток, на которых ты мог бы полаять.
После долгого неловкого блуждания по темным коридорам, в красном платье, прилипающем к бедрам при ходьбе, я проклинаю себя за то, что не надела удобную обувь. Любая хоть немного разношенная была бы сейчас просто великолепна. Ладони стали липкими, а по спине так сильно струился пот, что я знаю, это платье испорчено, даже несмотря на то, что его защищает плащ.