Я смотрю на нее, удивляясь, как эта хрупкая женщина может вызывать во мне желание вручить ей весь мир. Я хочу дать ей все, что она попросит. Если бы только она попросила.
Она хихикает, отправляя в рот еще одно зернышко попкорна, и я теряюсь. На экране появляются титры фильма «Мумия», который все это время огорчал меня тем, что мне не понравился главный герой.
— Он просто какой-то жадный до денег могильщик, такой же, как и все остальные.
— Ты этого не говорил, — ее смех становится громче, и уголки моих губ приподнимаются.
Боже мой, она очаровательна.
— Ты же понимаешь, что все любят Рика О'Коннелла, верно?
— Очевидно, что он плохой парень. То, как обращались с Имхотепом, ужасно. Он всего лишь хотел быть со своей любовью, а этот придурок все испортил.
— Ага. Интересная версия, — она снова смеется, брызгая слюной мне в лицо и хихикая, запрокидывая голову.
Обычно смех рядом со мной, тем более когда он направлен в мой адрес, был бы, по меньшей мере, поводом для обезглавливания. Но когда это делает она, я не могу остаться равнодушным, отмечая момент и запоминая то, как заставить ее сделать это снова. В конце концов, если бы не она, я бы никогда не попытался попробовать новые блюда. Ее смех наполняет меня теплом. Теплом, которое топит мое холодное, неживое сердце. Я получу ее любой ценой, даже если она будет насмехаться над моим невежеством. Ее присутствие и ее мягкие улыбки заставляют меня чувствовать себя живым.
— Все, что он сделал — это любил одну женщину вечно, — говорю я в его защиту.
— Влад, дорогой, я думаю, ты упускаешь суть. Он убивал людей.
— Люди убивают людей.
Я вздыхаю, вспоминая, что родом из эпохи, когда убийство считалось нормой.
Ее раскрасневшееся лицо снова озаряется, и она хихикает. Я посмотрю тысячу фильмов, если это значит, что я увижу ее такой.
— Ты хоть понимаешь, насколько ты красива? — спрашиваю я.
Она останавливается и откидывается на спинку дивана.
— Знаешь, ты, наверное, красивее меня. В тебе есть все эти европейские черты, — она наклоняется и касается моего лица. — Я имею в виду, просто посмотри на свои скулы. Мне, возможно, будет трудно удержать дам подальше от тебя завтра вечером.
Я наклоняю голову вперед, желая уйти от разговора о моем лице. Пока щеки не покраснели и я не потерял часть драгоценной крови, которую высосал ранее, я спрашиваю:
— Ты нашла какие-нибудь костюмы, которые тебе нравятся?
Она делает глоток вина и качает головой.
— Для себя — нет. Наверное, я просто надену одно из платьев, которые ты купил.
Ухмылка кривит мои губы, зная, что на ней будет платье, которое я заказал в тот же день, что и те, что есть в ее шкафу. Оно должно прибыть завтра.
Притягивая ее к себе через подушку, я наслаждаюсь тем, как она тает рядом со мной, когда вдыхаю аромат ее волос в свои пустые легкие. Ее взгляд скользит по комнате, останавливаясь на большом столе, ломившемся от еды, который теперь выглядит так, будто на него напала целая деревня. Я очень горжусь нами.
— Это был лучший день, — выдыхает она, ее щеки розовеют, а кровь маняще гудит в венах, разгоняемая небольшим количеством алкоголя в организме. Она смотрит в окно с довольным выражением лица, наблюдая за падающим снегом.
— Так и было, правда? — соглашаюсь я, откидываясь на спинку дивана и кладя руку ей на плечо. Она поднимается на ноги. — Куда ты?
Она выгибает бровь, глядя на меня. Одним быстрым движением ее обнаженная грудь подпрыгивает, а верх одежды падает на пол.
Черт. Я в шоке замолкаю от вида самой красивой груди в мире, и одна мысль становится мантрой в моей голове. Я хочу так сильно вонзить свой член в ее киску, чтобы она прокричала мое имя.
Мой член дергается, и с диким желанием в следующий момент я делаю выпад. Пуговица отлетает от ее штанов, громко ударяясь о стену, когда я мысленно случайно снимаю их.
Она задыхается, в ужасе уставившись на свои штаны.
— Что за черт?
— Черт, — бормочу я себе под нос, зажмурив глаза. Признаю ли я, что ненамеренно пытался сорвать с нее одежду силой?
Прежде чем я успеваю решить, как объяснить неисправность ее гардероба, внизу раздается грохот. Я напрягаюсь, сдерживая желание повернуться от неожиданности. Последнее, что ей сейчас нужно видеть — это мои когти и клыки. Какого хрена он делает?
Она подпрыгивает и смотрит в сторону двери.
— Что это было?
— Я сейчас вернусь, — говорю я, поднимая руку.
У меня нет ни времени, ни терпения разбираться с этим. Судя по крикам внизу, Дойл спорит с шеф-поваром, а Обри теперь смотрит на себя сверху вниз так, словно за считанные минуты стала на два размера больше. Они так громко разговаривают, что, бьюсь об заклад, их слышит вся деревня.