— Потому что Дойл…
Учитывая все секреты, что я держу от нее, пусть она, по крайней мере, будет знать, на что я готов пойти ради нее.
— Нахуй Дойла. Единственная причина, по которой сегодня все происходит — это ты.
— Это так мило, — мягко говорит она, поворачиваясь, чтобы сесть рядом со мной на диван.
— Да, это так. А теперь уходи, женщина. Я не могу справиться с мигренью и ноющим стояком, когда ты рядом.
Мои клыки пронзают десны, желая полностью вырваться и вгрызться в ее шею.
Ее зубы прикусывают нижнюю губу, а щеки красиво краснеют. Черт, я хочу ее.
— Ладно, просто позволь мне еще раз проверить твою температуру, — от ее прикосновения я теряю контроль над собой, позволяя ее запаху проникнуть в ноздри. Неуверенным голосом она добавляет. — Ты действительно неважно выглядишь.
Пот, покрывающий мой лоб, вызывает отвращение, а одежда душит. Я поднимаюсь с дивана и встаю, оставляя ее в недоумении, когда направляюсь в ванную, желая почувствовать прохладную воду на разгоряченной коже. Разгорячен. Я? Я оторву Фрэнку голову за это. Он будет страдать до конца своих бессмертных дней. Это может быть только из-за солнцезащитного крема.
Я знаю, что потратил слишком много силы сразу после того, как не использовал ее целую вечность, но не следовало реагировать так бурно.
— Я в порядке, правда. Вы с Дойлом оба суетитесь, как наседки, — умудряюсь выдавить я, стаскивая рубашку и расстегивая брюки.
Я совсем не в порядке. Зрение ухудшается, кожа горит, и я испытываю дискомфорт. Я резко вдыхаю через нос, и все внутри сжимается.
Я прислоняюсь к каменной стене ванной, живот сводит от желания пойти за ней. Что, черт возьми, со мной происходит?
— Мы имеем право беспокоиться о тебе.
Ее запах становится сильнее, чем ближе она подходит к ванной, и страх, какого я не испытывал веками, наполняет грудь. Мой самоконтроль снова ослабевает, перед глазами все становится красным, и я не могу отогнать это. Я нажимаю кнопку на стене и, черт возьми, едва не срываю дверь душевой с петель в спешке, чтобы оказаться под струями воды и подальше от нее.
— Могу я тебе что-нибудь принести?
Широко раскрыв глаза, я прижимаюсь к холодной плитке в самом дальнем углу кабинки и встречаю ее взгляд через стекло.
Ее глаза мгновенно опускаются и расширяются при виде моего члена, а рот складывается в мягкую букву «О».
— О, вау.
Клыки полностью вылезают из верхней челюсти, и я поворачиваюсь к одной из струй воды, чтобы скрыть их. Я прижимаюсь к стене и качаю головой. Голод гложет меня изнутри и заставляет биться в конвульсиях от желания.
Чертов ад.
Я смотрю на нее, на ткань ее свитера, любовно обнимающую грудь, и начинаю дрожать от вида сосков, напрягающихся под моим взглядом.
— Матерь божья и все святые.
— Влад? Ты действительно меня беспокоишь.
На ее губах звучит мое имя. Я хочу слышать, как она выкрикивает его прямо сейчас. Я хочу, чтобы оно было литанией65 на ее устах. Я хочу, чтобы она, блядь, выкрикивала его во время вызванных мной оргазмами.
Ирония в том, что я бы оторвал себе руку, чтобы не причинить ей боль, и все же мои инстинкты таковы: кусать, впиваться в ее плоть и питаться. Красный вспыхивает в моем сознании, даже когда исчезает из радужек глаз, и, наконец, мои клыки втягиваются. Она дорога мне, я нуждаюсь в ней.
Разум затуманивается, и я протягиваю руку.
— Иди сюда.
Она отступает, качая головой и прикрывая грудь от моего взгляда.
— Не-а-а. Я зашла сюда только проверить, как ты.
— Не оставляй меня.
Она прикусывает губу, но, к счастью, не уходит. Я жду и позволяю ей увидеть желание в моих глазах, единственную часть себя, которую могу раскрыть. Я поглаживаю член, и ее рот приоткрывается, сопровождаемый легким вздохом, что звучит медом для моих ушей. Она не отводит взгляда. Наши тела взывают друг к другу.
Я делаю глубокий вдох, и мои яйца сжимаются, когда я накачиваю член вверх и вниз, постанывая, затем смотрю прямо в ее широко раскрытые голубые глаза.
— Ты хочешь этого? — я глажу еще сильнее, показывая, что он создан только для нее, и так будет вечно.
Ее взгляд горит и полон похоти, но она выгибает бровь, глядя мне прямо в глаза.
— Предполагается, что вы больны, сэр.
— О да, я болен. И я так страдаю, — говорю я, делая шаг к стеклу, чтобы открыть дверь, и она отступает.
Мои глаза закрываются, а уголки рта приподнимаются, когда я отступаю, устраиваясь на гладкой деревянной скамейке у стены душевой. Я широко расставляю ноги, заставляя ее наблюдать. Взгляд Обри опускается на мой член, и я сжимаю губы в жесткую линию. Каждая молекула во мне хочет поглотить ее.