— Знамения и предзнаменования направили нас на этот путь много лет назад, — продолжил отец Джувон. Он наклонился вперед и посмотрел Валко прямо в глаза — вызов по любым другим меркам. — Ты и есть тот особый ребенок, и пророчество началось.
— Какое пророчество? — спросил Валко.
Жрец Смерти откинулся назад и заговорил, словно читая давно заученную литургию:
— В начале был баланс, и в этом балансе пребывало всё сущее. Были радость и боль, надежда и отчаяние, победа и поражение, начало и конец — между ними всё жило, плодилось и умирало, и порядок вещей шел своим чередом. Но однажды началась борьба, и после великих битв и ужасных жертв баланс был разрушен.
— Я не понимаю, — сказал Валко. — О каком балансе ты говоришь?
— О балансе между злом и добром, — ответил Жрец Смерти.
Валко моргнул:
— Я не понимаю этих слов.
— Эти слова забыты, потому что забыты сами понятия, — сказал Аруке. — Как ты думаешь, почему Прислужники занимаются исцелением?
Валко пожал плечами:
— Они слабы. Они… — Его мысль замерла, ведь на самом деле он не понимал, почему Прислужники выбирают свой путь.
— Почему разумное существо добровольно избирает жизнь, полную презрения тех, кому служит? — спросил Хиреа. — Они могли бы стать Торговцами, Устроителями или Эффекторами. Но вместо этого выбирают ремесло, которое, хоть и полезно, приносит им лишь унижения. Почему?
Валко снова не находил ответа. Где-то в глубине души он лишь ощущал, что здесь кроется какая-то неправда.
— Они терпят всё это потому, что являются добрыми мужчинами и женщинами, — сказал отец Джувон. — Добрыми, потому что выбирают помогать другим просто ради исцеления, ради помощи, ради исправления вреда, ставя чужие нужды выше своих.
— Я не понимаю, — произнес Валко, но в его голосе уже не было вызова, лишь тихое размышление, будто он действительно стремился постичь услышанное.
Глубоко внутри он чувствовал, что понимание начинало приходить.
— В древние времена, — продолжил Жрец Смерти, — в каждом человеке — мужчине, женщине или ребенке — боролись два побуждения. Первое — брать то, что хочешь, не считаясь с другими; видеть и хватать, желать и убивать, жить без оглядки на ближнего. Но жизнь, построенная на этом, не ведет ни к чему, кроме бесконечной крови и распрей.
— Но так было всегда, — возразил Валко.
— Нет! — воскликнул Аруке. — Мы четверо — живое доказательство, что может быть иначе. Каждый из нас готов отдать жизнь за остальных.
— Но почему? — не понимал Валко. — Он — из Джадмундиеров, — он указал на Деноба, — Хиреа — из Опустошителей, а он… — взгляд на отца Джувона, — Жрец Смерти. Между вами нет ни уз верности, ни союзов, ни обязательств.
— Это не так, — ответил отец. — Пусть Кнут обычно сражается на стороне Садхарин против Джадмундиеров, мы трое — как братья.
Отец Джувон добавил:
— Второе побуждение — стремление объединяться, делить ношу и помогать друг другу. То, что сегодня презирают, но что некоторые все еще чувствуют — иначе никто не стал бы Прислужником или Устроителем. Зачем выбирать жизнь, которая приносит только презрение?
Валко выглядел поверженным.
— Я не понимаю.
— Это называется «просвещённый эгоизм», сын мой, — сказал Аруке. — Именно поэтому воины могут отбросить разногласия и помогать друг другу — потому что это взаимовыгодно. А мы четверо в этой комнате — лишь немногие из многих, кто осознал: наш народ заблудился, утратив второе побуждение — заботу о других. Единственное место, где оно осталось чистым — между матерью и ребёнком. Вспомни, как твоя мать заботилась о тебе все эти годы в Сокрытии, и спроси себя: почему лишь здесь мы, дасати, проявляем это качество?
— Но вы четверо обрели его? — спросил Валко.
— У нас высшее призвание, — ответил Аруке. — Мы служим иному господину, нежели Темнейшему.
— Кому?! — воскликнул Валко, порывисто подавшись вперёд.
Аруке произнёс:
— Мы служим Белому.
Валко был потрясён. Белый существовал лишь в сказках, которыми матери пугали детей. И вот перед ним сидят четверо мужчин — три воина и Жрец Смерти — утверждающие, что служат мифу.
Молчание затянулось, прежде чем Аруке промолвил:
— Ты ничего не говоришь.
Валко тщательно подбирал слова:
— Моя мать учила меня прежде всего сомневаться во всём. — Он переменил позу, будто физически пытаясь устроиться поудобнее под грузом новых понятий. — Если бы вы спросили меня мгновение назад, я ответил бы то же, что любой воин дасати: Белый — это миф. Выдумка Жрецов Смерти, чтобы держать паству в повиновении. Или сказка предков ТеКараны, оправдывающая, что его род избран Темнейшим для защиты от яростного света. Или просто древний предрассудок, не значащий ничего.
— Говорят, Белый — существо, втягивающее неверных в безумие, заставляющее слабых совершать нелепые поступки, клеймящие их перед лицом всех дасати. Говорят, даже слишком долго размышлять о Белом — опасно. Для меня Белый всегда означал безумие.
— До сегодняшнего вечера я бы не поверил, что Белый действительно существует. Но раз вы четверо, сидя здесь, утверждаете это, мне следовало бы предположить, что вы все сошли с ума, заявляя о служении тому, что не существует вне мифов. Однако я не видел ни в Хиреа, ни в тебе, отец, никаких признаков безумия.
— Поэтому мне приходится допустить, что Белый реален, а мир устроен не так, как меня учили.
Аруке откинулся назад, сияя от гордости. Он переглянулся с отцом Джувоном, который сказал:
— Ты правильно рассуждаешь, юный Валко. Допустим, Белый реален. Как ты думаешь, что это такое?
Валко покачал головой:
— Вряд ли я смогу даже предположить.
— Предположи, — приказал отец.
— Белый — это не существо, — начал Валко медленно. — Иначе существовало бы больше… правдоподобных историй. Свидетелей, свидетельств и тому подобного. Он должен был бы быть бессмертным, ведь легенда существует веками. Но я никогда не слышал, чтобы кто-то даже знал кого-то, кто видел проявление Белого. Значит, это не человек и не существо.
Отец Джувон одобрительно кивнул.
— Тогда, — продолжил Валко, — это должно быть нечто абстрактное. — Он посмотрел на четверых мужчин. — Возможно, общество, вроде Садхарин или Опустошителей.
Аруке кивнул:
— Это так, но не только. — Он перевёл взгляд на Хиреа.
Хиреа сказал:
— Я наблюдал за тобой, юный Валко. Ты убиваешь, но не получаешь от этого удовольствия.
Валко пожал плечами:
— Я… нет. Не получаю. Я чувствую…
— Что именно ты чувствуешь? — спросил Деноб.
— Чувство… напрасной траты, — ответил Валко. — Даже когда я впадаю в ярость или жажду крови, после наступает… пустота. — Он посмотрел на отца. — Тот юный воин, с которым я сражался в день испытаний, сын лорда Кеско… Я видел, как те, кто не смог бы устоять против него, побеждали на тренировочной арене. Просто случайность свела его именно со мной. Окажись на моём месте другой — он бы сейчас служил своему дому и Садхарин. В этом нет преимущества, только случай… а случай, в конечном счёте, уравновешивается, не так ли?
Отец Джувон кивнул:
— Так и есть. Мы теряем многих достойных юных воинов из-за простой случайности, сохраняя жизнь менее достойным.
— Это действительно напрасно, — повторил Валко.
— Это неправильно, — сказал Аруке. — Если ты сможешь понять это, то я спокойно приму смерть этой ночью.
— Почему ты хочешь умереть сегодня? — спросил Валко. — Почему вообще должен умереть кто-то из нас? Из-за этой… тайны, которую вы храните? Мне трудно в это поверить, но если ты говоришь, что служишь Белому, то и я буду служить с вами. Тебе ещё многому нужно научить меня, отец. Пройдут годы, прежде чем я возьму твою голову.
— Нет, ты должен сделать это сегодня ночью.
— Но почему?
— Чтобы с рассветом ты стал Владыкой Камарина. Ты должен поставить свою мать во главе дома и начать рожать сыновей. Она выберет женщин, которые дадут тебе сильных и хорошо связанных наследников. И тебе предстоит понять многое, чему я не могу научить. Это должна сделать твоя мать — ибо время перемен близко. Ты должен оставаться Владыкой Камарина долгие годы и полностью осознать свою судьбу.