— Я уже тебе сказал, что я обязан делать то, что мне приказано, а так как ты меня знаешь, то смотри — не выдай меня.
— Будь покоен, ты можешь мне довериться. На самом деле, я могу сказать, что во время мистраля или сирокко[27] никто из моих товарищей не может похвалиться таким хладнокровием, как я, и что касается того, чтобы узнать товарища в толпе во время карнавала, то хоть сам чорт перерядись, я его тотчас узнаю.
— Да. Это ценные качества и для моряка и для хитрого дельца.
— Вот, не дальше как сегодня ко мне приходил мой старинный приятель Джино; он гондольер дона Камилло Монфорте; он привел с собой замаскированную женщину и представил мне ее за иностранку; но я сразу узнал в ней дочь виноторговца, и мы с ней сторговались насчет нескольких бочек вина, которые спрятаны под балластом. А Джино тем временем обделывал дела своего хозяина на площади святого Марка.
— Тебе известно, какие такие у него дела?
— Нет, Джино едва успел со мной поздороваться. Но Аннина!
— Аннина?
— Она самая. Ты знаешь дочку старого Фомы; и я не говорил бы о ней так при тебе, если бы не знал, что ты сам, пожалуй, не прочь получить вина, которое не проходит через таможню.
— Относительно этого будь покоен; я тебе побожился, что ни один секрет этого рода не будет открыт. Но эта Аннина!.. У нее ума и смелости хоть отбавляй. Только вот кто этот Джино, о котором ты сейчас говорил? И каким образом этот твой земляк калабриец мог сделаться здешним гондольером?
— Этого я совершенно не знаю. Его хозяин, — я могу его назвать моим, потому что я родился в его владениях, — молодой герцог, тот самый, который предъявляет Сенату свои права на титул и имения покойного сенатора Монфорте. Этот процесс тянется так долго, что Джино успел за это время сделаться гондольером, перевозя своего хозяина из его дворца к здешним патрициям, у которых он ищет поддержки.
— Я вспоминаю этого человека. Он носит ливрею своего хозяина. Что, он не глуп?
— Синьор, никто из калабрийцев не может похвалиться этим преимуществом. Джино достаточно ловок в своем деле, но он только гондольер, не больше.
— Хорошо! Держи наготове свою фелуку, потому что она во всякое время может нам понадобиться.
— Чтобы окончить торг, вам остается только доставить груз.
— Прощай! Я тебе хочу еще посоветовать держаться подальше от других торговцев; и смотри, завтра в праздник держи на судне всех твоих матросов…
— Будьте покойны, синьор Родриго, все будет в исправности.
Браво вернулся к гондоле и стал быстро удаляться от фелуки. Он махнул рукой на прощанье, и вскоре гондола исчезла между судами, заполнявшими порт.
Хозяин «Прекрасной Соррентинки» прошелся несколько раз по палубе фелуки, вдыхая ветерок, дувший с Лидо; потом он пошел отдохнуть. В этот час все было спокойно на воде. Не слышно было музыки на каналах. Венеция, которая никогда не была особенно оживленной, кроме ее главной площади и Большого канала, спала мертвым сном.
Глава VIII
На следующий день, едва успело солнце подняться над Лидо, как на площади святого Марка раздался звук труб и рогов. Из отдаленного арсенала тотчас ответил выстрел пушки. Тысячи гондол понеслись вдоль каналов, и открытое море сразу покрылось бесчисленными судами, направлявшимися от фузины и от островов к столице.
Городские жители в праздничных нарядах раньше обыкновенного стали показываться из домов, и, когда кончился трезвон колоколов древнего храма святого Марка, площадь уже была заполнена густой, оживленной толпой. Масок в этой толпе не было видно, но она была шумлива и весела, как в самый разгар карнавала. Знамена побежденных наций с шумом развевались вверху, на триумфальных мачтах. На башнях и колокольнях были вывешены изображения крылатого льва, и дворцы пестрели богатыми драпировками над окнами и на балконах.
Стоял гул стотысячной толпы, слышалась музыка, раздавались аплодисменты.
Пышные гондолы, богато украшенные золотом и резьбой, сотнями выходили из каналов в залив.
Толпа все увеличивалась. Несколько застенчивых и как бы нерешительных масок смешалось с гуляющими; это были монахи, воспользовавшиеся масками, чтобы внести несколько светлых минут в свою монотонную жизнь. Явились, наконец, богатые гондолы послов разных государств; потом среди всеобщих криков и трубных звуков выплыл из арсенального канала корабль «Буцентавр» и направился к пристани святого Марка.