— Но какая же цель этой презренной лжи?
— А как же? Ко мне ведь обращались, как к известному наемному убийце, и моими донесениями я был полезен Сенату. Но я спас жизнь нескольких граждан, и мне это служит утешением.
— Я понимаю тебя, Джакопо; мне рассказывали, что Венеция не стеснялась в известных случаях пользоваться услугами людей смелого характера… О, святой Марк! Какое злодейство покрывает твое имя.
— К сожалению, да! Я должен был исполнять и много других гнусных обязанностей ради интересов республики. Граждане изумлялись, что меня оставляли на свободе; некоторые из них объясняли это моей ловкостью. Когда народ возмущался против меня, Совет Трех умел всегда отвлечь его внимание, а когда народ успокаивался больше, чем это было в интересах Совета, он спешил возбудить его недовольство… Одним словом, в продолжение трех долгих лет я вел жизнь проклятого всеми отщепенца, живя только надеждой освободить отца и поддерживаемый его любовью.
— Джакопо! Ты заслуживаешь сочувствия и жалости…
— Джельсомина, — продолжал Джакопо, — ты слышала всю историю моей жизни. Убедилась ли ты, что я не злодей, за которого все меня считают?
Она протянула ему руки и, опустив голову на его грудь, заплакала.
— Да, я вижу, каким искушениям тебя подвергали, бедный мой Карло, — сказала она тихим голосом, — знаю я и то, как ты любил твоего отца.
— Но простишь ли ты мне, что я скрывал от тебя правду?
— Ты меня ничуть не обманывал. Я верила, что ты любил твоего отца так, что был готов отдать за него жизнь. И я вижу теперь тебя таким, каким считала.
Монах глубоко задумался. Он взял за руку Джельсомину и ласково простился с Джакопо.
— Мы тебя не покинем, — сказал он ему. — Не теряй присутствия духа. Мы будем бороться за тебя до последнего вздоха.
Джакопо выслушал это утешение, как человек, привыкший жить среди опасностей. Он с улыбкой недоверия проводил своих посетителей.
Глава XXX
Тюремные сторожа ожидали отца Ансельма и Джельсомину, и, как только они вышли из камеры, дверь заперли на ночь. Дорогой их никто не остановил, и они беспрепятственно дошли до конца коридора, ведущего в квартиру тюремного смотрителя. Здесь монах остановился.
— Согласна ли ты приложить все усилия, чтобы спасти от смерти невинно осужденного? — спросил он вдруг свою спутницу.
— Я готова пожертвовать жизнью, чтобы спасти Джакопо.
Отец Ансельм подал ей знак следовать за ним.
Он повел Джельсомину в ту часть дворца, которая была отведена для правителя республики.
Отец Ансельм, благодаря своей одежде и решительному характеру, беспрепятственно дошел до частных покоев дожа, жившего под охраной в отдельной части дворца. Часовые не задерживали его. Таким образом, монах и его спутница очутились, наконец, в прихожей дожа, куда многие безуспешно старались проникнуть, употребляя для этого всевозможные средства.
В эту минуту там находилось два или три низших придворных служителя. Один из них быстро поднялся при виде незнакомцев. Видно было, что он был смущен их неожиданным появлением.
— Боюсь, что мы побеспокоим его высочество, — сказал отец Ансельм.
— Вам это известно больше, чем мне, но…
— Не будем терять времени в бесполезных разговорах. Проведи нас, пожалуйста, в кабинет его высочества.
— Без предварительного доклада туда запрещено вводить…
— Но ты видишь, что здесь не обыкновенная аудиенция. Пойди доложи дожу, что монах, которого он ждал, и девушка, в которой он принимает участие, ждут его приказаний.
— Разве его высочество сделал распоряжение?..
— Скажи ему, что время не терпит, что час, когда должен погибнуть невинно осужденный, приближается.
— Что тебе надо, Марко? — спросил дож, когда к нему вошел слуга.
— Синьор, — ответил служитель, — монах-кармелит с молодой девушкой ждут ваших приказаний.
— Что ты такое говоришь? Монах? И девушка?