Глава XV. «Убейте меня не сегодня, не сейчас, сделайте это как можно позже»
Невысоко над морем вслед за катером летели под парашютом три девушки. Они пронзительно верещали тонкими голосами, видимо, от непередаваемого удовольствия.
А подавленный Андрей сидел возле Лии и безрезультатно пытался утешить её. Он не знал, что ещё сказать, что сделать, чтобы девушка перестала плакать.
А меж тем всё масштабнее, величавее всплывал в мозгу Андрея единственный неразрешимый вопрос: что же всё-таки угнетает его любимую, дорогую Лиюшку? Что он делает не так? Чего недостаёт для того, чтобы она, наконец, была счастлива?..
Понуро сидя на берегу, молодой человек ломал голову над решением этой сложнейшей проблемы и пока ответа не находил…
Лия обожала слушать природу и любоваться ею. Но ни утренняя заря, ни пение птиц, ни шёпот волн при холодном свете луны и мерцающих звёздочек не смогут успокоить её бедное, тоскующее сердце…
А ненаглядная подруга Нонночка, с которой проживала Лия, и Андрей, жаждущий быть с милой, кроткой Лиюшкой,— единственные, кто в состоянии вернуть её к жизни.
Понемногу девушка успокоилась. Она подняла к Андрею заплаканное лицо и еле слышно сказала:
— Вы — замечательный человек, чуткий и склонный к состраданию. Я рада,— правда, рада, что познакомилась с вами. Прошу простить мне мою безудержную печаль.
Дрожащими руками Лия достала из кармана сумки платок и промокнула глаза.
— Ничего. Всяко бывает в нашей суетной жизни. Она кипит. Всё меняется, и мы тоже. Кто-то уходит от нас, кто-то остаётся. Не извиняйтесь передо мной, девушка. Да, меняется…
Глава XVI. «Поймите: струя жизни не пересохнет»
Ноги Андрея слегка затекли. Чтобы размяться, он поднялся и прошёлся недалеко от Лии.
Полуобнажённый народ загорал на солнце и, разумеется, плавал в море. Некоторые взрослые, преимущественно мужчины, качаясь на волнах, заплывали на надувных матрасах подальше от берега. Детям же строго-настрого приказали плескаться на мелководье.
Неподалёку маячили и изредка протяжно гудели белоснежные теплоходы, выпуская дым. Их гудки отдавались мурашками по телу. Изо всех сил призывали они безразличных граждан отвлечься от привычных пустых забав и направить их драгоценное внимание на удаляющиеся суда.
Но напрасно: лишь единицы вздрагивали и оборачивались, заслышав печальные гудки.
Толстым, мощным басом громко проревел приближающийся теплоход, держащий курс на портовый Новороссийск, извещая о скором прибытии своих пассажиров в цивилизованные края.
На этот раз почти все, кто находился на пляже, не смогли не содрогнуться.
Эти гудки потревожили и сон привыкших к упоительной ласке камней. А впрочем, шум морских судов испокон веков смел бесцеремонно нарушать покой не только камней, разомлевших от удовольствия, но и всей округи.
Гребнистые волны нещадно выбрасывали со дна всё, что им заблагорассудится — мидий, осьминогов, жемчужниц, крабов и рыбок, ветки и стёклышки.
Наружу выплеснулась также древняя винная бутылка с папирусным свитком внутри.
Шустрые ребятишки не теряли зря времени, поскорее хватали брошенное им богатство. Особенно понравилось обоим трёхлетним мальчишкам и годовалой девочке дружно откупоривать пузатую бутылку и вынимать оттуда пожелтевшую от старости записку.
— Папа, папа, смотри, что мы нашли! — вдруг крикнул Антоша.
Ребёнок ринулся к родителю и вручил находку.
Отец, Зигмунд Иосифович, с недоверием взял свиток, высокомерно полагая, что это очередная детская шалость, и ничего значительного в письме не найдёт. Ан нет, он ошибался.
Вот что безупречным каллиграфическим почерком было написано в свитке: «Из тысяча девятьсот пятьдесят второго года пионеры города Геленджик оставили для следующих поколений священное послание с единственной и последней просьбой — во что бы то ни стало сохранять такую же непревзойдённую чистоту и белизну города, как в далёкие былые времена».
«Конечно, если бы пионеры увидели, с каким творческим порывом ежедневно преображается и расцветает их драгоценный Геленджик, при этом оставаясь неизменно опрятным и лебяжье-белым, их захлестнул бы вихрь неистового восторга»,— сделал вывод Зигмунд Иосифович.
— Малышня, а бутылка не такая уж и древняя! — шутливо сказал мужчина.
Сегодня же письмо было размножено в администрации Геленджика для ознакомления населения с данной находкой в надежде на то, что в грядущем оно принесёт полезные плоды, и курорт будет становиться всё краше и краше.
Через три месяца письмо разлетится по всем радиостанциям, а впоследствии — и по всей стране. Само послание начнёт передаваться из уст в уста на протяжении бесчисленных лет и станет незыблемым правилом, которое превратится в закон.
Но это, как ты понимаешь, уже другая история.
А чем же занимаются наши герои? Где они сейчас? Правильно: на пляже.
Загоравший на лежаке бритоголовый мужчина средних лет сел, раскинув ноги. Затянулся курительной трубкой, выпустил несколько густых колец дыма, прищурился от удовольствия и запел баритоном:
Есть город, который я вижу во сне.
О, если б вы знали, как дорог
У Чёрного моря явившийся мне,
В цветущих акациях город,
В цветущих акациях город
У Чёрного моря…
На хлопца Евгения нахлынула щемящая душу ностальгия по советской эпохе, песням и артистам. Не вытерпев, Женя робко подхватил низким голосом:
Есть море, в котором я плыл и тонул,
И на берег вытащен к счастью.
Есть воздух, который я в детстве вдохнул,
И вдоволь не мог надышаться,
И вдоволь не мог надышаться.
У Чёрного моря…
Значительная часть горластых чаек не то угомонилась, не то разлетелась. Но стало ощутимо тише. Привыкшие к частому скоплению людей у моря, птицы практически перестали бояться человека, могли подлетать на расстоянии вытянутой руки, благодаря чему пернатых успевали снимать на камеру.
Подражая стихнувшим птицам, умиротворённые люди мало-помалу начали покидать пляж.
Давно уже потонули в голубой дали теплоходы.
Вместо них откуда ни возьмись появлялись катера, парусники, катамараны, шлюпки, гоночные и моторные яхты и другие прогулочные теплоходы с резвящимися пассажирами, машущими из стороны в сторону руками с платками и головными уборами. До слуха отрывками доносилось: «Отстань…», «Ваша шляпа, генерал…», «Да не буду я пить…», «Честное пионерское?..».