Глава XXV. Было дело в начале Лермонтовского бульвара
На одном из массовых гуляний поздним субботним вечером с набережной выгнали чернокожих попрошаек за то, что они приставали к людям и мешали пройти.
Негры долго сопротивлялись, что-то пытаясь объяснить на своём непонятном языке. Лишь через десять минут до чужестранцев наконец дошло, что они бессильны, и им ничего не оставалось, как подчиниться приказу и спуститься к морю.
Синие волны тихо шлёпались о берег: казалось, колеблется огромный невидимый маятник вечных часов. Перед чарами ночи море не смогло устоять: позволив укутать себя в звёздный плед до рассвета, оно укачивало само себя; само себе пело оно тихие колыбельные песни, под которые засыпало сладким сном.
Изредка подымался ветерок, навевая сон, и по всему побережью пробегал лёгкий шорох.
Беспокойный луч величественного и одинокого маяка прорезался через кромешную темень, скользил по прибрежным скалам, предостерегая моряков от опасности. У подножия каменных глыб то вспыхивали белёсые искры, танцующие и извивающиеся на водной глади в безумном танго, то снова угасали. И когда над морем разгорелась огромная оранжевая луна, чей жутковатый свет смешался с пятнышками высекаемых маяком искр, сияние обоих источников света сплелось воедино.
Сквозь грохот музыки с трудом долетали до ушей иностранных нарушителей общественного порядка не то вздохи, не то тихие, маняще зовущие крики. Откуда-то справа доносились удары вёсел о воду и натужный скрип уключин, и иногда раздирающе-пронзительный тонкий плач одинокой чайки, который тянулся через городские пляжи, залетал в сквер, к набережной, и долго и печально отзывался в пустующей беседке раскатами эха.