В попытках рассмешить Лию он даже становился на голову и, улыбаясь во весь рот, болтал в воздухе ногами. Но заставить её выжать из себя хотя бы бледную тень улыбки у него не получалось.
Её лицо, прежде такое чарующее и живое, с бесподобными выразительными глазами под навесом пышных, длиннющих ресниц, способных околдовать кого угодно, теперь осунулось и словно окаменело, застыло маской безмерного страдания; под поблёкшими усталыми глазами, утратившими свой ясный детский блеск, залегли тёмные тени; ресницы, что смотрели когда-то вверх, и те поникли.
Андрею было ужасно больно смотреть на неё, такую смертельно грустную, такую прозрачно-бледную, такую отстранённую и погружённую в свои думы.
Отныне он пытался перевести взгляд на что-то другое. Не потому, что перестал чувствовать любовь и привязанность к ней, и даже не потому, что Лия успела ему надоесть до чёртиков со всей её непримиримой тоской. Нет, ни в коем случае. У Андрея никогда и в мыслях не было испытывать отвращение к кому-либо, а уж тем более к своей дорогой Лиюшке, которую он превозносил до небес. Просто Андрей тоже имел сердце, и оно кровью обливалось при виде Лии, измученной жестокой душевной бурей.
«Как бы она раздражённо прогнала меня прочь, если бы я посмел показать слабину перед ней! — подумал однажды Андрей.— Она бы приказала мне выметаться, назвав меня жалким слабаком, и была бы права. А мне пришлось бы смириться с потерей любимой и коротать свой век в одиночестве, в худшем случае моя жизнь трагически оборвалась бы на самом взлёте творческой карьеры…».
А потом он подумал: «Я-то воображал, что сумею хоть немножко усмирить её боль одним лишь своим присутствием, а на самом деле мне не под силу справиться с её психологической травмой. Я наивно полагал, что удастся завоевать всё её внимание и мысли, заполнить пустоту, возникшую в её душе после смерти родных. Мне так хотелось стереть из её головы их образы, что, похоже, я ополоумел, живя в погоне за целью. Но ведь я делал это из любви к ней, ради её же блага! Правда, не учёл одного: как бы я ни лез из кожи вон, мне не стать для неё роднее и ближе, чем родная семья. Особенно если это родители. Оно и понятно: чужие по крови войдут в твою жизнь и с таким же успехом покинут тебя; родственники же останутся с тобой до конца дней. Вот потому-то многие из нас боятся доверять людям. Ловлю себя на том, что с течением времени мы с ней неумолимо отдаляемся друг от друга. Между нами словно разверзается безмолвная чёрная пропасть. Я так долго не желал верить, не желал осознавать. Не желал признавать очевидное: для неё я оказался бесполезен — и как кавалер, и как утешитель. И чтобы не обременять её своим обществом, возможно, я оставил бы её, будь я отпетым негодяем. Но разве это по-мужски — вприпрыжку бежать от проблем, вместо того, чтобы самостоятельно разрулить ту или иную ситуацию?! У меня просто не укладывается в голове, как вообще можно отказаться от девушки грёз, от той, кого любишь больше жизни».
С тяжёлым вздохом повесив голову, Андрей направил взгляд вниз, на яркий мозаичный пол, выложенный различными сортами цветного камня, привезённого из разных точек мира, и, рассеянно прогуливаясь пустыми глазами по диковинным узорам, неслышно прошептал одними губами: «Ну да, везунчик из меня никакой. Не я первый, не я последний, чьи старания не увенчались успехом. Да и не слыл я особо удачливым человеком. Так, дешёвые, ничтожно мелкие победы, и те мнимые. Исходя из реалий сегодняшнего дня, я вынужден принять действительность, какой бы горькой она ни была. Моя любимая девушка ускользает от меня…».
Блестящими от навернувшихся слёз глазами Солновицкий мельком поглядывал на молчаливую Лию, тщательно протирающую пол шваброй и даже не подозревающую о его мыслях.
Его похудевшее лицо было безжизненно и темно.
«Отчего эта осень так пропитана печалью и пустотой, будто бы я безвозвратно теряю что-то?..— кружилось у него на уме.— Вот уже который день меня преследует нехорошее предчувствие: для нас с Лией нынешняя осень может стать последней, унесённой на крыльях сорванных листьев… Хлещут сверху серые монотонные дожди, смывая с земли всё плохое, а душу мою грызёт тягучая бездонная тоска. Постепенно она нарастает и всё настойчивее проникает в жилы, умертвляя остальные чувства. Когда-то я был твёрдо убеждён, что благодаря мне Лиюшка не сломится окончательно. Мои надежды не оправдались. Выходит, что где-то допустил ошибку, промахнулся. Её вины точно нет, поскольку наше знакомство произошло по моей инициативе. Только всего у меня и было что хрупкие призрачные надежды да слепая вера размером с сахарную крупинку, и то их остатки иссякли — и, похоже, насовсем… Какой же я тогда мужчина…».
Он скрылся за стеной соседней комнаты, лёг на пол и тихо заплакал от бессилия что-либо изменить.
Внутри его разливался холод, странный холод…