Горевала листва по разным причинам. Кто знает, может быть, в отчаянии листья сквозь слёзы молили высшие силы о пощаде?..
И одному только ветру была близка и понятна их речь, их боль. Кроме него, просто больше некому было выслушать их,— как обычно, молча и без лишних споров.
А им было так грустно от осознания того, что ветер — единственный во всём мире, кому небезразлична их судьба!.. Ведь только он порою готов был прилететь к несчастным товарищам на помощь, безо всяких претензий и оговорок.
Вопреки законам природы, зелёным огнём остались гореть только кроны сосен. Их стройные буро-красные стволы отливали на ярком солнце пурпурными, синими и лиловыми отблесками, острые верхушки мелодично звенели под ветром, а мохнатые ветви поскрипывали тоскливо, напоминая горестное кряхтение тяжелобольного старика…
Случались дни, когда небо, изрезанное узорами ветвей, было пронзительно синим и идеально чистым, и это не могло не завораживать. В такие минуты сердце сладко замирало. Хотелось, как в детстве, смотреть только в высь, на голубые осколки небес, ловить ладонями солнечные лучи и думать о чём-нибудь светлом.
В погожие дни тонкие лучи солнца золотыми лентами тянулись к земле сквозь заросли сожжённых ими коричневых деревьев, всё таких же больших и величественных. Тонули в их кронах, окрашивали города и гавани в тёплые янтарные тона, озаряя порты и разгружаемые суда. Заглядывали с осторожным интересом в тёмные щели и углубления, делали опавшую листву похожей на вспышки пламени, ласково пробуждая её восхитительный аромат. Кротко пролегали по некогда мрачным тротуарам и дорогам, по жёлтой высохшей траве. Вся округа, сплошь залитая солнцем, словно оживала и улыбалась от радости и удовольствия, даря ощущение блаженства и уверенности, что счастье заключается в мелочах.
Особое величие прелестному пейзажу, открывающемуся взору, добавляли вековые платаны и сосны. Они задумчиво стояли в своём гордом осеннем великолепии, выражая безнадёжную усталость и чуть покачиваясь на ветру.
Немногочисленные птицы вносили в угрюмую тишь хоть какую-то видимость жизни — например, болтливые сороки, прилетающие из холодных местных лесов в ещё более озябший на семи ветрах город. Лишь изредка можно было услышать однообразный и усердный стук дятла по стволу дерева и быстрый шелест птичьих крыльев.
Под натиском ветра сосны однажды повесили свои длинные пушистые лапы, платаны поникли, и некоторые тонкие деревца даже наклонились до того низко, что макушками касались земли, лишившись столь величественного вида.
От надвигающихся морозов звери и насекомые давно попрятались в норы, гнёзда, логовища, и уснули там непробудным сном. Одни лишь птицы носились по опустевшим лесам и полям в надежде раздобыть хоть чуть-чуть корма.
С гор и моря струился промозглый холод осенних дней, исходил от стылой земли, впиваясь множеством остриёв. А сама земля, безжизненная, но торжественно-нарядная, с ворохом сухих листьев и сучьев, со скудной порослью жухлой травы невесть почему наводила уныние.
Иной раз сквозь дальние деревья проглядывали низкие тяжёлые облака: складывалось ощущение, что здесь они нависли навсегда. Но не тут-то было: через определённый промежуток времени безобидные облака чаще всего сбивались в тёмные тучи и проливались дождём, развеяв ни на чём не основанные пустые фантазии, родившиеся в голове.
Над Геленджиком в нынешний осенний период нередко можно было увидеть и студёные седые туманы, затягивающие город. Царствовали они повсюду, расползаясь белёсыми языками по окрестностям, клубясь на дне глубоких ущелий, глухих и мрачных, плывя над горами и морем; они казались живыми и в то же время неживыми.
На скамейках, дорожках, крышах домов и на припаркованных автомобилях, под каждым деревом лежали и алые, и бурые, и жёлтые, и рыжие, и багровые листья, где-то гуще, где-то реже,— этот великолепный расписной шуршащий ковёр выткала из пёстрых лоскутков красавица-осень. Иногда тревожимые ветром, они кружились стайками по поверхности земли. Их аромат, как запах восточных базаров, был умопомрачителен, прян, насыщен прохладой, переплетён с крепким ароматом распаренной солнцем хвои. Распространяясь на многие километры, он парил над тленным миром людей, совсем как бестелесные херувимы. И эта волшебная осень была, как лаймово-мятный мохито, так же свежа и терпка своей нежной печалью.
Мало-помалу осень начала отступать, завершая свой сказочный путь.
Близилась зима, долгая и морозная.