В устах у военщины часто звучал лозунг: «Мы против красного империализма». Ловко злоупотребляя национальными чувствами китайского народа, она прикрывала агрессивное нутро империалистов и упорно проповедывала антисоветизм.
Даже студенты и молодая интеллигенция, обманутые пропагандой военщины, поглядывая на советскую территорию, выступали с воинственными провокационными заявлениями: «Захватим Урал и возьмем Байкал!», «Напоим коней в озере Байкал!»
Настраиваясь на такую атмосферу, военщина в качестве первого шага антисоветских провокаций совершила налет на КВЖД. В соответствии с соглашением Китай и Советский Союз, заняв пополам имущество и оборудование, совместно управляли этой магистралью через совет, являвшийся управленческим органом. Военщина своей вооруженной силой заняла радиотелеграфную станцию и управление, полностью захватила эту магистраль, односторонне отменила концессию советской стороны. После захвата этой магистрали она, перейдя через границу, предприняла нападение на Советский Союз в трех направлениях. Таким образом, вспыхнули вооруженные столкновения между Советской Армией и китайской реакционной военщиной.
К этому времени при подстрекательстве со стороны реакции часть студентов правых кругов Фэньюнского и Дунбэйского университетов, вооружившись, выступили против Советского Союза.
Чтобы пресечь антисоветские вылазки гоминьдановского правительства и реакционной военщины, мы призывали комсомольцев и членов Антиимпериалистического союза молодежи к борьбе и выступали в защиту социалистического Советского Союза.
Часть китайской молодежи, еще не воспрянув ото сна, называла нас «злыми», помогающими тем, кто «посягает» на интересы китайской нации, отчуждалась от нас. Нам это было очень обидно.
И мы, разбрасывая в различных районах города листовки, разоблачающие антисоветские происки военщины, вели пропагандистскую работу среди китайцев, заявляли, что захват китайской военщиной КВЖД и нападение на Советский Союз — этонедопустимое вероломство в отношении Советского Союза, отменившего после Октябрьской революции все неравноправные договоры с Китаем и оказавшего Китаю материальную и духовную помощь, что это попытка военщины найти предлог для получения кредитов от империалистов.
И те, кто были обмануты пропагандой гоминьдановской реакции и военщины и враждебно относились к Советскому Союзу, после нашей пропаганды стали понимать опасность и суть нападения на Советский Союз, переменили свой подход и позицию, выступая против их нападения на Страну Советов.
Вместе с прогрессивно настроенной китайской молодежью мы наносили ощутимый удар и по студентам Фэньюнского университета, которые с оружием в руках бесчинствовали, готовые напасть на Советский Союз.
Борьба, которую мы вели в связи с конфликтом на КВЖД, — это была интернациональная борьба за политическую защиту Советского Союза. К тому времени мы, взирая на первый в мире социалистический строй, как на маяк надежды, считали борьбу в его защиту священным интернациональным долгом, возложенным на коммунистов.
Такая наша борьба помогала китайскому народу четко уяснить себе подлинное нутро военщины, распознать подлинное лицо империалистов, которые, стоя за спиной у военщины, постоянно подстрекали ее на антисоветские акции. Конфликт на КВЖД сильно пробудил корейский и китайский народы.
В то время гоминьдановская военщина не оставляла безнаказанными тех, кто выступал в защиту Советского Союза.
И после ухода Чвэ Дон О следователи по-прежнему считали меня только главным организатором дела с читательским кружком. Власти военщины вызывали Чвэ Дон О, вероятно, для того, чтобы подтвердить мое общественное положение, разузнать, имею ли я связь с Советским Союзом, да в каком еще движении я участвовал. Но, видимо, Чвэ Дон О ничего плохого обо мне не сказал.
Потом нас отвезли в Гиринскую тюрьму. Это было здание, построенное в виде креста: коридоры шли по четырем направлениям, а по обеим сторонам каждого коридора тянулись тюремные камеры так, чтобы тюремный надзиратель, сидя в середине, мог следить за всеми сторонами.
Камера, в которую я был заточен, была второй справа в коридоре, обращенном к северу. Поскольку она обращена к северу, здесь круглый год не видно было солнечного света и стоял отвратительный запах плесени, а зимой стены до белизны покрывались изморозью, она никогда не оттаивала. Когда нас привезли в тюрьму, это было осенью, в камере было так холодно, как зимой.
Власти военщины подвергали нас грубой национальной дискриминации. Тюремные надзиратели оскорбительно называли нас «корейцами» или «корейскими рабами без родины», заковывали нас, корейских учащихся, в ножные кандалы с тяжелым куском железа.