Уйдет.
— К Раду хочешь, чтобы поколотил как следует? — сухо спрашивает Иваниха Дубиха и пронизывает молчащую цыганку взглядом.
— И пусть, не боюсь. А не разыщу, не встречу никого, вернусь. Кроме вас, пани (так величала она Иваниху Дубиху, ходившую всегда в черном), нет у меня никого на свете.
— А ребенка как оставляешь? — спрашивает Иваниха, указывая на маленькую Тетянку, которая степенно похаживает между двумя женщинами, словно понимает, что ее пестунья уходит едва ли не навсегда от нее.
— Ой! — стонала Мавра и громко рыдала. — Ой, не растравляйте еще больше бедное Маврино сердце.
Однако, вскоре успокоившись, уходила.
Люди, видя, как она удалялась с торбами, переполненными какими-то травами и лохмотьями, смеялись ей вслед.
— А вон, — издевались они, — Мавра опять пускается в путь. Идет искать себе цыгана-мужа. Маловато нам ее одной в селе! У вдовицы ее разобрала скука.
Она огрызалась, сыпала в ответ злыми проклятьями, ее прекрасные грустные черные глаза, полные презрения, метали искры, и уходила.
Возвращалась неожиданно через несколько месяцев, а иногда и через год, из своих странствий к подножью Чабаницы, утомленная и разочарованная, безудержно рыдала от счастья, увидав выросшую за время ее отсутствия Тетянку, которая радовалась ей больше, чем родной матери. Снова падала в ноги Иванихе Дубихе, как и при уходе, и, целуя ей колени, умоляла:
— Примите меня опять к Тетянке, добрая хозяйка. Мне бы вас было слушаться, а не своего цыганского разума. Натерпелась только горя среди чужих, наслушалась брани, попреков, насмешек и воротилась, никого не повстречавши. Ни об отце-матери, ни о сыне не слыхала, ни про своих не доведалась, ни про самого Раду — только и того, что среди чужих чудотворным зельем торговала... да там и сям ворожила... и вот гостинца вам и душеньке своей принесла. — И с этими словами она ставила на стол перед важной Иванихой Дубихой и ее маленькой дочкой какие-нибудь простые лакомства, которые сама страстно любила.
Спустя несколько лет после такого странствия, когда Тетянке пошел двенадцатый год, стала Мавра просить Иваниху Дубиху разрешить ей уйти от нее совсем и поселиться где-нибудь в другом месте.
Иваниха Дубиха удивилась.
— Вы так добры ко мне, матушка-хозяйка, — объясняла Мавра. — Вы и ваша голубка дорогая, да вот деревенские люди... уж больно допекают, насмехаются здесь, на вашей мельнице... — И при этих словах расплакалась.
— Как это насмехаются? — спросила Иваниха, хорошо знавшая, что над несчастной крестьяне порой подшучивают, особенно приезжавшие на мельницу из далеких сёл.
— Будто сами не знаете? — раздраженно возражала Мавра, закуривая свою трубку и шумно выпуская дым, — она иногда осмеливалась прекословить даже самой Иванихе Дубихе. — Кто ни зайдет, — продолжала она, — к вам в усадьбу, смеется надо мной. «А долго ты еще будешь, — сыплют разными прибаутками, — муку на мельнице молоть? Долго еще будешь черными глазищами колеса вертеть?» Побей их сила божья! — прокляла она обидчиков. — Или еще, — что горше всего, так как это уж про вас и мою доченьку: «Обсыпаешь ты щедро, — спрашивают, — хату Дубихи цыганским зельем, чтобы богачи уже засылали сватов к ее дочке? Она, вишь, не сглазить бы, в возраст входит». А другие отвечают: «Да где там, говорят, обсыпает. Кабы умела, так сама себе наворожила б, чтоб какой черный из табора припожаловал, хоть на старой метле, и посватал бы, а то, гляди, уже поседела — даром что по сю пору глазищами светит, ровно черный кот из-под печки». Вот такое-то, матушка-хозяюшка, слышу я сотни раз от людей — и что ни год, то чаще. Нет больше моих сил... Да и для вас зазорно, коли такое плетут про ту, которая у вас в доме живет, вашу Тетянку вынянчила и сейчас за ней смотрит. Лучше я уйду от вас, они и перестанут.
Иваниха рассердилась. Она не вполне доверяла цыганке, зная, что та находчива и на язык остра, и каждого, кто осмеливается ее задеть обидным словом, жалила в ответ злее, чем оса.
— Я не верю тебе, Мавра, — ответила Иваниха, надеясь таким путем выведать истинную причину решения няньки уйти от ее ребенка. — Не верю я, Мавра. Ты по какой-то другой причине хочешь нас оставить. Меня и мою дочь. Лучше скажи правду и не крути. Ты, должно быть, уговорилась с какими-нибудь цыганами, когда уходила от нас, и хочешь вернуться в Венгрию. Разве не так?