Тетяна не ответила. Точно вспугнутая серна, с непонятным чувством тяжелой тоски в душе метнулась она через лес, в долину — и скоро очутилась дома.
Наступило еще одно воскресенье, и Тетяна опять идет по лесу, заглянув, как обычно, на часок к Мавре. Расставшись с матерью, которая на этот раз тоже заходила к старухе по делам, Тетяна пошла дальше тропинкой одна. Но, не встретив никого, стала взбираться на Чабаницу и оказалась неподалеку от белого камня-великана.
Отдохнув там как следует, она стала медленно спускаться с Чабаницы.
Спускаясь, вдруг заметила на проселочной дороге, по которой когда-то нес старый Андронати своего белого внука и которая вела в село Третивку и тянулась дальше мимо Чабаницы с ее белой тропинкой, всадника, в ком с первого взгляда узнала Гриця с венгерской границы.
Но только ли ее глаза увидели его? Гриць тоже увидел своим молодым острым оком девичью фигуру, спускавшуюся легким и плавным шагом с горы.
Он пустил во всю прыть коня и полетел как орел.
О, она прекрасно узнаёт его, но боится встретиться с ним. Хотела бы, но боится чего-то. Торопится спуститься, сбежать вниз, к матери, но чувствует, что уже поздно. Он уже узнал ее, быстроглазый. Погнал коня во всю мочь, и вот он уже на белой тропинке. На опушке, повыше тропинки, привязывает коня к дереву, а сам спешит в гору, к ней.
Что ей делать? Бежать еще быстрее вниз? — спрашивает ее сердце. Спрятаться где-нибудь в лесу?.. Не успеет. Лес начинается немного ниже, а она сейчас на лугу, где лишь недавно скошено сено, и он уже видит ее. И он торопится. К тому же он мог бы подумать, что она его боится. А она не то что и в самом деле его боится, ей почему-то не по себе при нем. Она ведь никого не боится. Так она сказала ему, а что она раз сказала — того менять уже не станет.
Стоит в стороне, гораздо ниже белого камня, закинула руки за голову и смотрит вниз, как он торопливо поднимается к ней.
Он спешит, идет быстрым шагом в гору, а она стоит, словно на угольях, злясь на себя за то, что слишком поздно заметила его и уже не могла спрятаться.
— Подожди, я иду! — кричит он ей и вот-вот окажется рядом.
Она стоит и молчит, хотя ей некогда: там, внизу, у Мавры, ждет ее мать, а она гляди как попалась!
И вот, наконец, он возле нее.
— Туркиня! — кричит он радостно и окидывает ее возбужденным, сверкающим взглядом, с трудом переводя дыхание от быстрого подъема на гору.
— Туркиня, — отвечает она ему и в свою очередь окидывает его взглядом. Но почему-то становится бледной-бледной.
— Ага, опять украсилась цветами, как тогда, и какая же красивая! — говорит он, сам не зная, что сказать. Потом добавляет: — Не обрывай весь мак, не останется на будущий год на семена.
— Мне цветы к лицу, — отвечает она спокойно и продолжает стоять перед ним не двигаясь.
Он смолкает от удивления.
Она так высоко на Чабанице, совершенно одна, одна-одинешенька, чуть ли не на всю округу, а спокойна, точно каменная. Не боится.
«Эй, Туркиня, Туркиня, в чем твоя сила?» — едва не срывается у него с языка, но он молчит. Потом спрашивает:
— Теперь скажи, чья ты дочка? — И он словно хочет показать своим тоном, что сейчас он господин над нею.
— Спроси-ка еще раз... может, и скажу.
— Но только запомни, — говорит он угрожающе, — с Грицем ты не шути.
— Я тебя не звала, — отвечает она. — Ступай обратно. Я тоже ухожу.
В нем начинает закипать раздражение. Он цедит сквозь зубы проклятие.
— А ты кто такой? — спрашивает она, не спуская с него глаз.
— Я сын богача, — отвечает он. — Говорил уж тебе, самого большого на всей горе.
— Бо-га-ач? — растягивая, произносит она вопросительно и поднимает высоко брови.
Богач словно бы удивлен.
— Богач, — спешит он объяснить ей тоном, которым бессознательно старается снискать ее расположение.
— А я не твоя батрачка, — отвечает она гордо и, опустив глаза, медленно, уверенным шагом спускается в долину.
— Я же не говорю, что ты батрачка, — отзывается он с той же, что и в первую встречу, покорностью в голосе.
— Тогда почему ты проклинаешь меня?
— Потому что ты насмехаешься надо мной.
— Нет, — говорит она и, ни на минуту не задерживаясь, ровным шагом спускается все ниже.
— Вынь свои цветы из волос и дай их мне! — не то просит, не то приказывает он и с вызывающим видом преграждает ей путь. Она остановилась и глядит на него, удивленно подняв брови.
— Ты разве не видишь, что они мне к лицу? —спрашивает она.
Он, стиснув зубы, цедит:
— Вижу.
— Ты что с ними сделаешь? Украсишь голову, как я?
— Заткну за шляпу.
Она молча усмехнулась.
У тропинки заржал конь.