— Встретилась раз…
— Один раз? И сразу полюбила?
— Раз, и второй, и третий, а в четвертый полюбила.
— Тайком?
Тетяна молчит, опустив голову.
— На мельнице? — выпытывает, раскапывает девичью тайну Мавра.
Тетяна сначала молча подтверждает кивком головы, но тут же отвергает это:
— Не хочу правду говорить.
— Тетяна! — предостерегает Мавра, почти молит. — Скажи ему, пусть присылает сватов. Не выходи к нему.
— Он сам пришлет сватов, — отвечает твердо девушка.
— Дай бог. И дальше тоже береги себя, Тетяна! Потому кто, доченька, любит, тот часто и губит, — прибавила она пророческим тоном.
— Губит, — повторяет едва слышным шепотом Тетяна и смолкает...
Тишина... Молчание.
Мавра, задумавшись, попыхивает трубкой, а в Тетяне снова идет какая-то внутренняя борьба; потом она бросается к Мавре, прижимается к ней и умоляющим голосом спрашивает:
— Мавра, неужто вправду все такие, как ты сказала?..
Мавра отвечает твердо, и ее ответ подобен падающему в воду камню, которому возврата нет:
— Разве что сейчас народится тот, кто таким не будет.
— Мавра!!
— Доченька моя дорогая, коли ты никогда не верила Мавре, так поверь хоть на этот раз! Ты у меня одна на свете...
— У него правдивые глаза... я его люблю, — отвечает молодая девушка, словно борясь с недоверчивостью своей старой няньки.
— Любишь, доченька? Любишь? — отвечает грустно Мавра. — Так люби же счастливо, а то я одна осталась на всю эту гору. На весь лес, на всю эту глухомань и вдоль и поперек — одна, как есть одна.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Взволнованная, возвращается осенним тихим лесом Тетяна и решает больше не ходить к Мавре. Ей больно, когда Мавра заговаривает о них, а заодно и о том, которого она не знает.
Не пойдет. Нехорошо ей с Маврой. О чем ни заговоришь, она на все набрасывает мрачную тень. А Тетяна любит. Она знает Гриця. И он ее тоже любит. Они сами позаботятся о своем счастье.
Она поджидает дома сватов от него. Порою молится. Когда-нибудь он подъедет, — подсказывает ей ее сердце, — заржет вороной конь, и он войдет в дом. Снимет шляпу, как не раз бывало в лесу, и, поклонившись покорно, скажет: «Я пришел, Туркиня! Тебя одну я люблю, одну в целом свете».
Куда бы она ни ходила, за что бы ни принималась, в ее душе звенит одна и та же песня: «Гриць ее полюбил, а она Гриця...»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Медленно, день за днем, проходит осень, приближается зима. Вот она и наступила, наконец. Белая, чистая и морозная. Пушистый снег клонит сосны и толстым слоем укрывает белую тропинку. Весь лес, куда ни глянь, на время обратился в какую-то белую сказку...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Из-под густых пихт, отягощенных белым снегом, над самым оврагом вьется прозрачно-голубой змейкой дым из Мавриной трубы. Мавра зимует...
Медленно тянутся для молодого Гриця осень и зима. Первое время он ездил еще в надежде встретить прекрасную Туркиню, но вскоре, убедившись, что она держит слово и не является, верная своему обещанию, что «не придет», он помрачнел. «Если бы любила, то пришла бы, — твердил он себе постоянно, — хоть раз, но пришла бы, показалась бы — чтобы я хоть увидел, взглянул бы на нее. А то уперлась на своем — и ни разу». Уж холод и мороз стоят в горах, но все еще можно время от времени видеть Гриця на вороном коне, как он его гонит куда-то и грустно, медленным шагом возвращается обратно. Лишь когда стали крепчать морозы и снег белым тяжелым пластом налег на широкие ветви пихт, перестал он поджидать в лесу девушку. Тем временем в его душе свила гнездо тоска, как ни разгоняла ее невольно своими ласками, щебетанием и покорностью белолицая Настка, — Гриця словно подменили. Он стал угрюм. Заслать сватов к Тетяне он тоже не может: по соседству с ним живет Настка, и он не станет ее огорчать. К тому же отец не хочет отделять его — велит с женитьбой подождать, не торопиться, — ему приходится покоряться отцовской воле. Пребывая в ожидании, лелея в сердце бог весть какие надежды на Туркиню, он в то же время не перестает тайком, распытывая о Тетяне, видеться с синеглазой Насткой, отдаваться тому чувству, которое его связывает и удерживает возле нее. Он как будто крепнет душой, когда то и дело слышит от товарищей, что она, кроме него, который пляшет, словно ногами узоры пишет, никого не замечает, сохнет и любит его до безумия.
А Туркини нигде не видно.
Да не таков характер у Гриця, чтобы он долго маялся со своей сердечной тоской. Однажды утром оседлал он своего черногривого коня и поскакал в село, где жила Иваниха Дубиха со своей красивой дочкой.