Морщась и отливая каким-то злорадным заманивающим мерцаньем, река в этом месте стремится беспощадно поглотить все, что только появится на ее поверхности.
Никто не переходил через эти глубокие места, такие спокойные на вид и такие предательские в своем покое, никто не пытался переплывать их.
Они не привлекают.
Покоем своим не манят никого к себе, а если кого и привлекут на миг, тот, прикинув на глаз глубину возле камня-великана, отвернется и продолжает путь, больше не думая о нем. Оттого и река в этом месте кажется пустынной и никто не нарушает там ее покоя.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не одни пришли дивчата на берег сверкающей ночной реки. С ними и цыганка Мавра. В каком-то старом красном платке, небрежно свисающем с головы, со старинными серебряными монистами на шее и на груди, с растрепанными волосами, она бродит среди девушек, как привидение.
Развеселившись от девичьей болтовни и подарков, которыми девушки заманили ее сюда, распевает она какие-то странные монотонные песни на родном, лишь ей понятном языке и чем-то очень довольна.
Сегодня подхватила ее, очевидно, струя живой жизни молодежи, и она, глядя на дивчат, словно сама помолодела в этот вечер. Но, конечно, здесь она главным образом из-за Тетяны. Тетяне захотелось погадать у реки, а это было для нее равносильно ее собственному желанию. Поэтому-то она и весела.
Она отвечает громко на все вопросы девушек, которые рады бы заглянуть хоть на минутку в скрытое от них будущее, и весело смеется.
Наконец, девушки становятся на выбранных по своему вкусу и желанию местах и с пеньем одна за другой сбрасывают с голов в сверкающую воду пышные венки с лентами, которыми были украшены в этот вечер, и ждут.
Когда упал первый венок на воду, послышался первый голос.
Второй голос:
Третий голос:
После этого все дивчата глядят на резвые волны, куда и как уносят они венки? Унесут их далеко или близко? К милому или к чужому? В каком месте у берега остановятся? И здесь ли, в этом ли селе? Или, может быть, разорвут их в своей дикой игре на мелкие части, не донеся в целости туда, куда судьба предназначила?
Некоторое время царит глубокое молчание. Дивчата стоят на берегу, склонившись к воде, смотрят, следят не только глазами, а чуть ли не всем существом своим за качающимися на воде венками, и лишь иногда слышится, как кто-то поет вполголоса:
Вдруг крик и смех.
Один венок у берега попал в быстрину, и волна шаловливо выбросила его на траву. Два других, слабо сплетенных, сразу же разорвались, и по всей речной глади поплыли одинокие цветы, как бы отдавая себя ей, и вскоре исчезли...
Лишь одна Тетяна молчит, ни на кого не обращает внимания, не интересуется ничем.
Она очутилась на берегу, возле спокойного на вид омута, отмеченного камнями-великанами, и стоит там и раздумывает. За ней потянулась, точно ее вторая тень, и ворожейка-цыганка.
Ее больше всего интересует сегодня венок Тетяны. Что случится с ним? Куда понесет его река? Дальше, в горы к красивому Грицю, или на берег выкинет? Или насмеется, разорвав в клочья? Вот что ей любопытно.
Тетяна не снимает венка. Колеблется. Прежде всего она не хочет, чтобы кто-нибудь видел, как она сбросит его, не хочется ей петь, не хочет, чтобы на нее обращали внимание, — одним словом, ничего не хочет. Ничего такого, в чем захотели бы принять участие и другие.
Чего-то хочет одна-одинешенька.
А сейчас уже, кажется, и этого не хочет.
Так вот и стоит в нерешительности.
Колеблется, а в это время мысли ее вертятся вокруг Гриця, и она спрашивает себя:
«Повенчаются они этой осенью, как он обещал, или придется ждать еще?»
«Прежде чем выпадет снег, будешь в моей хате», — сказал он ей сам своими устами, и она ему верит. Ему одному во всем свете. Венок и вода не скажут ей больше, чем он сам своим голосом и своими устами, которыми целовал...