Тетяна не отвечала.
Она все еще стояла на пороге, не двигаясь с места, бледная как смерть, тяжело дыша, и ее глаза что-то упорно искали на столе. А когда Мавра, жалея ее, произнесла: «Пропало, доченька, твое счастье, пропала твоя доля!» — она, не ответив ни словом, выпорхнула из хаты, как перед тем от матери, и помчалась.
Бежит она белой тропинкой, потрясенная горем, шатается, хочет перебороть обиду в сердце — и чувствует, что не в состоянии. Поддастся ей, она ее душит. Тетяна чует только, что что-то должно случиться. С ней самой или с ним — не знает. Что-то могучее, огромное, чего еще не было, но что должно произойти для того, чтоб уничтожить зло, погубившее ее счастье. То зло, которое так велико, так страшно. Господи! — неистовствует что-то в ее уже совершенно больном мозгу. Почему оно здесь? Почему оно так сильно? И снова всплывает, все превозмогает ее первая мысль о том, что должно случиться что-то, которое уничтожило бы зло, погубившее ее счастье. Она его уничтожит. Она ясно чувствует, что убьет его. Что это в ее силах. Но как? Но что?.. Она не знает ничего... Вдруг в ее голове, начинает опять все путаться. «Кто виноват? — спрашивает она себя. — Гриць? Нет, Гриць не виноват. Он ее любит, вот и Мавре сказал, что любит. Настка виновата? Нет. И Настка не виновата. И у Настки счастья нет. Ее Гриць не так любит. — Внезапно Тетяна останавливается. — А может, и любит? О, любит, любит! — кричит что-то кровавым криком в ее душе, превозмогает, заглушает все. — Любит! Иначе бы не женился. Любит!» — И она заливается страшным, безумным смехом...
Потом к ней снова возвращается, снова выплывает прежняя мысль. «Гриць виноват? Нет, Гриць не виноват. Ей сердце подсказывает, что Гриць не виноват. Здесь что-то другое. Здесь виновато то зло, что в нем скрывается и его останавливает. Зло!!! Оно виновато, его надо убить. Она его убьет. Она... — Вдруг застыла как вкопанная, закинула руки за голову и смотрит блуждающим взглядом на лес, на верхушки деревьев... — Кто ей скажет, как ей к этому злу добраться? — промелькнуло в ее мозгу. — Кто скажет? Никто. Ведь никто не знает. Может, она сама. Ага!! — вдруг откликается что-то в ней. Она уже знает. Цвет папоротника ей скажет. Цвет папоротника! Она найдет цвет папоротника, и он сам ей все скажет, так, чтобы никто не знал, никто не слышал. Скажет. Кто найдет цвет папоротника, говорил ей однажды Гриць, тот все на свете узнает и свое счастье найдет. Вот и она будет знать. Знать, как добраться до зла, как его убить. Она его убьет, — бушует в ее мозгу, — чтоб его нигде не было, ни в одном уголке на свете. Ни в ней, ни в Грице, ни в Настке... Нигде чтоб не было. Тогда будет хорошо. Но скорей, скорей, надо... идти... скорей... чтобы не было поздно...» — И с того самого места, где стояла, резко повернулась и помчалась в лесную глубь...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Тетяна молчала и так же молча вылетела из хаты, не удостоив Мавру ни одним взглядом. Нехорошо стало у Мавры на душе от этого молчания девушки. «Что смыкает ей уста?» — спрашивает она себя угрюмо. И ей страшно за девушку. Тетяна за этот короткий срок похудела, побледнела, глаза горят, сверкают странным блеском, а потом... Что еще потом будет? Чтоб на нее, не дай боже, тяжкая хворь не напала. Или... или... что еще хуже... даже страшно подумать — чтоб ума не лишилась... И такое бывает.
Тетяна доныне, у матери своей, беды-горя не знала. Сызмальства имела все, чего бы ни пожелала, это впервые в жизни над ней гроза разразилась. И вот с этим самым ребенком, которого вырастила, всю душу ему отдала, так тяжко повторилась ее собственная судьба. В глуши, среди гор, в тихом лесу, куда, казалось, не могло проникнуть никакое человеческое горе, зло повторилось... «С кем пришло это зло? — задает мысленно Мавра вопрос. — Кто положил ему начало?» Да он сам, тот хлопец, который так ей мил! Только глянула на него, как ей померещился тот, из Пусты, из-за кого она погубила свою долю. Между ее судьбой и судьбой Тетяны только та разве и разница, что у нее все произошло в Пусте, а у этой — здесь, в лесах...
Не выдержала Мавра в тесной хатенке наедине со своими мыслями о собственном прошлом и о горе Тетяны — и она вышла.