Эти вопросы, кипевшие в моей голове, огорчали меня если принимать в расчёт ту возможность, которую я проживал и которая мне была предложена.
Этим утром я подошёл к Кальдераро, в желании узнать об этом. Я выложил перед ним все свои внутренние вопросы, я передал его внимательным ушам свою давнюю тревогу; я чаял познакомиться с теми, которые оставались во злобе, в преступлении, в возмущении.
Мой друг спокойно выслушал меня, благожелательно улыбнулся и стал объяснять мне:
— Прежде всего, Андрэ, изменим концепцию. Чтобы стать настоящими элементами помощи страждущим Духам, развоплощённым или нет, нам необходимо понимать извращённость как форму безумия, возмущение как невежество, отчаяние как увечность.
Видя мою растерянность, он по-братски добавил:
— Ты понимаешь? В действительности, эти определения не являются моими. Мы берём из у Христа, в Его божественной связи с нашим низшим положением на Земле.
Я думал, что инструктор начнёт сейчас распространяться по этому поводу, приводя ценные ссылки и личные комментарии. Ничего этого не было; Кальдераро просто сказал:
— Слепота духа — это плод плотного невежества в первичных проявлениях или затемнённого разума в состоянии унижения существа. Наш интерес в помощи неуравновешенному духу — это проанализировать этот последний аспект мрака, который довлеет над душами; и в этом случае наш долг — знать некоторые принципы, касающиеся безумия в контексте цивилизации. Для этого уместно более скрупулёзно изучать мозг воплощённого и развоплощённого человека в положении дисгармонии, имея в виду, что здесь мы видим орган, позволяющий проявляться духовной деятельности.
Я желал продолжить слушать ясные и убедительные объяснения из его уст. Но Кальдераро замолчал, затем, через несколько мгновений, утвердительно сказал:
— У нас очень мало времени для разговоров на посторонние от моей деятельности темы; но мы будем работать вместе, убеждённые, что, работая во имя блага, мы всегда будем изучать науку восхождения.
Он по-братски улыбнулся и заключил:
— Слово, израсходованное на службу благу, является божественным цементом для бессмертных реализаций. Поэтому мы будем беседовать, служа конкретным делом себе подобным, и наша заслуга будет расти.
Я, в задумчивости, смолк.
Спустя несколько минут, сопровождая его, я попал в крупную больницу, где мы оказались перед постелью особенного больного, которого помощник должен был лечить. Угнетённый и бледный, он был соединён с жалкой сущностью нашего плана, в плачевном состоянии страдания и униженности. Хоть и в неподвижности, но больной выказывал сильное нервное потрясение, не замечая своими физическими глазами присутствия своего спутника зловещего вида. Они, казалось, были неискоренимо соединены друг с другом, что можно было видеть по обилию чрезвычайно тонких нитей, которые взаимно перемешивались, начиная с грудной клетки и до головы, похожие на двух узников в одной флюидической клетке. Было ясно, что мысли одного жили в мозгу другого. Потрясения и чувства, похоже, обменивались между собой с математической точностью. Духовно они, наверное, постоянно были бы похожи один на другого. В шоке, я наблюдал за их общим потоком ментальных вибраций.
Я хотел было прокомментировать феномен, когда Кальдераро, догадавшись о моём намерении, посоветовал:
— Осмотри мозг нашего воплощённого брата.
Я сконцентрировался в наблюдении за этим деликатным аппаратом, настроив свои визуальные способности на внутренний анализ.
Моей визуальной мощи черепная коробка не оказала никакого сопротивления. Как я наблюдал во многих других случаях, там находился сложный отдел ментального производства, похожий на одну из самых сложных и самых недоступных лабораторий.
Извилины, разделённые между собой и объединённые в доли, поддерживаемые на равном расстоянии друг от друга, заставляли меня думать об электрическом аппарате, который почти недоступен людям. Сравнивая эти две полусферы, я вспомнил о классической терминологии и опоздал на несколько долгих минут в наблюдении за специальными расположениями нервов и характеристик серого вещества.
Голос моего ориентера прервал молчание, когда тот воскликнул:
— Осмотри сигнализацию.
Ошеломлённый, я впервые отметил, что излучения, выходящие из мозга, были разной природы. Каждый двигательный центр отличался различными особенностями при помощи излучающих сил. Удивлённый, я открыл, что любая область мозга разделялась световыми сигналами на три чётких зоны. В лобовых долях зоны ассоциации были практически блестящими. Начинаясь от головного мозга и до окончания спинного мозга, освещённость уменьшалась, и в базальных ганглиях становилась ещё более слабой.