Заканчивая свою краткую преамбулу, Кальдераро продолжил:
— Но нам нельзя терять ни минуты. Идём навестить её.
Через несколько мгновений мы уже были в комфортабельной и пахнущей дорогими духами комнате.
Вытянувшись на постели, молодая женщина билась в жестоких конвульсиях. Рядом с ней находилась материнская сущность, невидимая для плотских глаз, и земная медсестра, которая, привыкшая к биологическим катастрофам и моральным драмам, становится менее чувствительной к боли других.
Мать больной подошла и объяснила нам:
— Положение очень серьёзное! Помогите ей, сжальтесь! Моё присутствие здесь ограничено лишь тем, что я не пускаю сюда безжалостные разрушительные элементы, которые предстают здесь в зловещем своём кругу.
Помощник склонился над больной, спокойный и внимательный, и попросил меня помочь в особом осмотре в рамках физиологии.
Органическая картина была одной из самых трогательных.
Братское сочувствие избавит нас от описания эмбриона, готового быть выкинутым из организма.
Ограничиваясь темой лечения галлюцинирующего разума, мы только можем сказать, что ситуация молодой женщины была впечатляющей и жалкой.
Все эндокринные центры были расстроены, а автономные органы работали в ускоренном режиме. Сердце показывало странную аритмию, и потовые железы напрасно старались выбрасывать токсины, которые превратились в настоящий захватнический поток. В лобных долях был полнейший мрак; в коре головного мозга были выявлены сильнейшие расстройства; и только в базовых ганглиях была очень высокая концентрация ментальных энергий, которая давала мне понять, что несчастное существо укрылось в самых низших областях живого существа, побеждённая импульсами, разрушающими сами чувства. Начиная с базовых ганглий, где собирались самые сильные излучения галлюцинирующего разума, тёмные волокна спускались до каналов и яичников и брали их штурмом, проникая в жизненно важную камеру, словно очень тонкие мрачные рогатины, падая в организм четырёхмесячного эмбриона.
Без ужаса невозможно было смотреть на эту сцену.
Стараясь войти в резонанс с больной, я услышал жестокие утверждения в поле её мыслей:
— Я ненавижу его!… Я ненавижу этого ребёнка-самозванца, я не просила его появляться на свет!… Я сделаю выкидыш!…
Дух малыша в процессе перевоплощения, плача, молил, словно жертва насилия, хотя само его тело находилось в сладком сне:
— Будь милосердна ко мне! Будь милосердна! Я хочу пробудиться к работе! Я хочу жить и исправлять свою судьбу… Помоги мне! Я искуплю свой долг! Я оплачу тебе своей любовью… не выбрасывай меня! Будь милосердна!…
— Никогда! Никогда! Будь ты проклят! — в мыслях повторяла несчастная. — Я предпочту умереть, чем принять тебя в свои объятия! Ты отравляешь мне жизнь, ты тревожишь мой путь! Я ненавижу тебя! Ты умрёшь!…
А нескончаемые потоки мрака продолжали опускаться.
Кальдераро поднял голову, посмотрел мне в глаза и спросил:
— Ты понимаешь всю глубину трагедии?
Я ответил утвердительно, будучи под невыразимым впечатлением от всего этого.
В этот момент нашего тревожного ожидания Сесилия решительно обратилась к медсестре:
— Я устала, Лиана, я чрезвычайно устала, но требую операции сегодня ночью!
— О! В таком состоянии? — спросила та.
— Да, да, — возбуждённо ответила больная. — Я не хочу откладывать операцию. Врачи отказались сделать её, но я рассчитываю на твою преданность. Мой отец не должен ничего знать об этом, а я ненавижу это своё положение, в котором я, конечно же, не останусь.