Выбрать главу

Уцелевшим добровольцам генерал заявил:

— Я ошибся в расчетах. Борьба с регулярной Красной Армией невозможна. Наше дело проиграно. Кто может — пусть идет со мной, кто желает сдаваться — пусть сдается.

Третьего марта Пепеляев начал отход на Охотское побережье.

БЛОКАДА СНЯТА

Наступил восемнадцатый день «ледовой осады». С утра противник вел слабый огонь. Когда стемнело, пепеляевцы дали несколько винтовочных залпов, выпустили ленту из пулемета, бросили десятка три шомпольных гранат, а после этого замолкли.

Подозрительная тишина. Все наши бойцы начеку. Пулеметчики проверяют свое оружие, выпускают очередь, другую, третью — ничего, пулеметы действуют исправно.

Но почему белые не отвечают? Никогда этого не было.

Вдруг с западной стороны из лесу выходят два человека. Идут прямо к нам. Кто бы это мог быть? Подходят ближе, кричат:

— Не стреляйте, товарищи! Мы — перебежчики.

— Идите, не бойтесь.

Минут через пять неизвестные перешагнули окоп, зашли во двор, положили наземь винтовки, сняли патронташи, отвязали по одной гранате.

Спрашиваем:

— Кто такие?

— Пепеляевцы, хорунжие конного дивизиона Сергей Михайлов и Ювеналий Ровнягин.

Они сообщают нам, что Амга вчера занята Байкаловым. Пепеляев после неудачных боев с Курашовым бежит на д. Петропавловское. В Абаге уже, наверно, красные отряды. Осаждавший нас генерал Вишневский по приказанию Пепеляева задержался до вечера и с наступлением темноты ушел.

Вести, переданные перебежчиками, слишком радостны и слишком для нас неожиданны. Но не ловушка ли это?

Приказываю всему отряду быть наготове и занять места у баррикад. Метлицкий с двадцатью бойцами оставил юрту и отправился на разведку. Четыре красноармейца взяли под охрану хорунжих.

Тревожно, напряженно ждем.

Метлицкий с цепью подходит к опушке леса. Оттуда ни звука, ни шороха. Через несколько минут связные сообщают:

— Окопы белых пусты, никого нет.

Но все как-то не верится. Выставили сторожевое охранение. Чересчур большая радость. Она распирает грудь, захватывает дыхание. От нее трясутся руки, дрожит голос.

Часть людей отряда начала таскать воду из озера, носить из вражьих окопов сено для раненых, разбирать на дрова пустой амбар. Во дворе развели огромные костры, в юрте и хотоне затопили давно остывшие камельки.

Раненые, кто мог ходить, высыпали во двор.

Имевшийся у перебежчиков табак раскурили мигом — не хватило даже по папироске на каждого. Разрубили на куски остатки лошадиных туш, ведра набили мясом, поставили варить.

Хорунжий Михайлов попросил отправить его в Абагу для связи с красными. Я согласился, снабдив его письмом следующего содержания:

«Командиру первого встречного красного отряда.

Вечером 3 марта к нам перебежали два белых офицера, которые сообщили о занятии Амги Байкаловым и о близости «деда» Курашова. Пепеляев бежит в Петропавловское. Окружавший нас противник снял осаду вечером 3 марта и ушел вслед за Пепеляевым.

Вышлите связь. Пошлите медикаменты, бинты, хлеба и табаку. Находимся в местности Сасыл-сысы, в шести верстах восточнее Абаги».

Перед выходом Михайлов просит винтовку. Спрашиваю у него:

— Зачем вам оружие?

— Часть наших оторвались от дружины, идут группами по пять — шесть человек. Встретят без оружия — могут убить: сдаваться, скажут, идешь. А с винтовкой не будет подозрения. Я буду прихрамывать и отстану, так и доберусь до самой Абаги.

Мы вернули Михайлову винтовку, дали один патронташ, и он отправился.

В последнюю ночь никто из нас не спал. Все были слишком возбуждены. Со двора доносился оживленный говор красноармейцев и даже задорный смех. В хотоне и юрте, потрескивая, ярко горели дрова в камельках.

Я беседую с перебежчиком хорунжим Ровнягиным.

— Почему вы ушли из Владивостока и двинулись на Якутск? — спрашиваю у него.

— Мы знали, что Владивосток красные заберут, так как японцы заявили, что они уходят, и нам поневоле пришлось бы уходить в Японию или Китай. Мы были уверены, что Якутию займем и пойдем дальше на Сибирь.