Айно попросила у Николая чертежи Александрова и протянула их Степаненко.
— Посмотрите-ка, что Николай хочет сделать.
— Николай? — переспросил Степаненко.
— Я хочу попробовать, но нужна помощь, — сказал Николай.
Десять с лишним лет прошло с тех пор, как Степаненко в последний раз держал в руках чертежи. Эти бумажки, конечно, нельзя было назвать чертежами, это скорее были наброски, но Степаненко сразу увидел, что сделаны они рукой специалиста.
— Тебе поручили сделать эти упоры? — спросил Степаненко, подозрительно посмотрев на Никулина.
— Ну да… — Николай замялся, потом признался: — Никто не поручил, но нужно. Машина-то стоит. Только один я не справлюсь.
— Ничего, справишься, — ободрил Степаненко. — Пойдем попросим кузнецов.
— Я пойду попрошу, — предложила Айно.
— Зачем, мы уж сами… — Степаненко встал. — На это, вероятно, надо разрешение Мякелева?
— Обойдемся, — сказал Николай решительно. — Сделаем под мою личную ответственность.
— Ну что ж, сделаем под твою личную ответственность, — улыбнулся Степаненко.
— Такой же был его покойный отец, — улыбаясь влажными глазами, заметила Оути Ивановна. — Упорный.
Они вышли. Степаненко пошел в кузницу, а Николай зашел к Кюллиевым, чтобы взять Пааво с собой.
Самого мастера не было дома. Пааво сидел у подоконника с какой-то тетрадью в руках. Когда вошел Николай, он торопливо закрыл тетрадь и вопросительно посмотрел на Николая.
— Что это у тебя? Конспекты? Почему ты прячешь?
Николай в шутку вырвал тетрадь из рук Пааво, открыл первую попавшуюся страницу и прочитал: «Мои розы угробила буря…»
— Так это же стихи. Твои? А кто это тут написал: «Можно было бы рифмовать «грезы» и «розы»? Чепуха какая-то. Кто это твой советчик?
— Зачем тебе знать? Ну, Матрена Павловна.
— Матрена Павловна? Так она к тому же и поэтесса?
— Оставь, дай тетрадь.
Пааво отобрал тетрадь и спрятал в ящик стола.
— Вот что, поэт. Нам надо самим сделать бортовые упоры. Как ты на это смотришь? Микола Петрович поможет нам.
— Выйдет ли? — усомнился Пааво, но все же пошел с Николаем.
Стояла уже весенняя ночь, когда на сплоточной машине послышались удары металла по металлу.
А под утро в поселке услышали гул работающей машины и грохот лебедки; Николай со своими помощниками открыли сплоточный коридор и опустили тросы в воду. Первый пучок связали крупнее обычного. Николай нажал на рычаг лебедки. Большая связка бревен ударилась о новые, железные бортовые упоры. Судно вздрогнуло, корма его осела, но крепкие упоры выдержали. Первый пучок с шумом плюхнулся в воду.
Из поселка стали доноситься голоса. Рабочий день начался. Из домов выходили люди. Сплавщики шли к направляющим бонам, к сортировочным воротам, к электролебедкам, к транспортерам и циркульным пилам.
Но никто не шел к сплоточной машине, она ведь вышла из строя. Николай лукаво подмигнул своим помощникам и потянул за кольцо. Протяжный гудок прорезал утреннюю тишину. Люди остановились, удивленно прислушиваясь. Гудок повторился — протяжный, зовущий. Народ побежал на сплотку.
Степаненко никогда не запирал двери в свою квартиру. Обычно он подпирал ее палкой в знак того, что дома никого нет. Он откинул палку, дернул дверь и остановился на пороге. Пол был чист, еще чуть влажен после мытья. На столе лежала белая скатерть, на окнах висели тюлевые занавески. Даже постель была застлана покрывалом с синими цветочками, которое он видел когда-то на веревке во дворе у Айно Андреевны. На гвоздике у двери висела забытая вязаная кофточка Оути Ивановны.
Степаненко нерешительно присел к столу и опустил голову на руки.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Кирьянен и Воронов вернулись с трассы ночью. Утром, узнав о новых бортовых упорах, Кирьянен сразу пошел в контору к Воронову. Он так хотел обрадовать начальника, что не обратил внимания на его хмурый вид.
— Слышал, что люди сделали? — Кирьянен сиял. — Степаненко и Никулин. Я тебе скажу: молодцы они!
— Слышал. Об этих упорах мне Александров еще говорил, — сухо ответил Воронов.
— Ну, а ты, видно, решил, что обойдутся со старыми? Опять ведь просчитался. И опять тебя поправили. Что же ты не похвалишь людей? — Лицо Кирьянена снова просияло.
Воронов сердито прервал:
— Ну ладно, хвалю, хвалю. Но все это пустяки. Только что разговаривал с Потаповым, плохи у него дела. Нос вытащишь, хвост увязнет — вот что у нас делается.
— А что у него? — Кирьянен встревожился, и улыбка исчезла с его лица.