Сегодня сумерки были гуще, чем в другие белые ночи, и тем ярче светил костер на берегу. В вершинах сосен шумел ветер, а беспокойные искры кружились над костром почти на одном месте. Возле костра было мало людей. Но по берегу двигались темные силуэты багорщиков. Часть сплавщиков сооружали коссы.
— В три смены работаете? — спросил Воронов у Пекшуева, подходя вместе с ним к костру.
— Какие тут смены? Отдыхаем немножко по очереди — и все.
Один из сплавщиков, увидев Воронова, поднялся.
— При трехсменной работе время распределяют поровну: восемь часов — на работу, восемь часов — на сон и восемь — на культурный отдых. А у нас театров и кино нет, так что мы работаем по шестнадцать часов, да еще у сна время приворовываем…
— Перестань зубоскалить, — прервал его Пекшуев и объяснил Воронову: — Хороший парень, да язык подводит — болтается, словно без привязи. Мы тут решили бригадой, что когда кончится сплав, женим его. И найдем такую жену, чтобы установила для него норму: три слова в сутки — и больше не пикни.
Воронов растянулся у костра, подложив под голову рюкзак, и сразу почувствовал, как закачалась под ним земля. Он проснулся оттого, что Потапов отодвигал его ноги подальше от костра. Ногам действительно было очень жарко. Воронов быстро сел и удивленно посмотрел на бригадира: неужели тот совсем не спал?
У костра спали уже другие сплавщики. В лесу стало светлее. Здесь же сидел и Кирьянен с незаполненной анкетой в руках. Воронов понял: он собирается оформить заявление Потапова. Но бригадир не торопился. Он принес откуда-то большой лист фанеры, долго и тщательно очищал пень, выбирал место для чернильницы, словно она должна была стоять тут до конца сплава. Перо он попробовал на обрывке бумаги, потом посмотрел на него против света.
— Нет, мое перо лучше пишет, — заключил он и полез в полевую сумку, в которой носил свою канцелярию.
Начав писать, он вдруг задумался. Кирьянен подсказал ему:
— Здесь говорится о социальном происхождении родителей.
Словно не расслышав, Потапов обратился к Воронову:
— Я все-таки думаю, что напрасно вы сомневаетесь. Ни одного бревна мы не оставим на берегу. Я тут с ребятами советовался…
— Советы советами, а приказы надо выполнять, — прервал его Воронов.
— Я-то их выполняю, а вот вы зря сняли Пекшуева с дежурства, — упрямо продолжал Потапов.
— А зачем людей мучить? Никакого затора не будет.
— Вода спадает быстро, — объяснил Потапов. — Из-за каждого маленького камня может образоваться затор.
— В том-то и дело. — Воронов переменил тему. — Потому и нужна плотина.
Потапов пожал плечами и наклонился над анкетой.
Воронов встал, подбросил сучьев в огонь и стал тихо напевать свою любимую песню о тонкой рябине, которая никак не может перебраться к сильному дубу…
— Может быть, вздремнете немного? — прервал его Потапов, покашливая. — Не люблю я эту песню.
— Почему? — удивился Воронов. — Это же красивая песня.
— У нас был один молодой сержант, — объяснил Потапов, — он хорошо пел, откровенно говоря, лучше, чем вы. Когда мы отправились в разведку на Пуораярви, он пел про рябину. И она оказалась его последней песней…
— Многие ее пели, но не для всех она оказалась последней, — сказал Воронов, растянувшись у костра.
Задремав, он сквозь сон слушал разговор Потапова и Кирьянена. Они что-то говорили о Пуорустаярви. В памяти Воронова возникло озеро и то, как они с Айно Андреевной плыли на лодке от дамбы к электростанции. Айно вспомнилась именно такой, какой она сидела тогда на корме лодки. И белый халат тоже очень идет к Айно. Задремав, он видел перед собой два женских лица — лицо Айно, нежное, улыбающееся, с мечтательными глазами, и лицо Ольги — красивое, задумчивое и… холодное. Потом Ольга исчезла и осталась только Айно… И вдруг откуда-то выплыл его друг и помощник — Александров…
Он проснулся от громкого тревожного крика, приоткрыл глаза и сел. У костра никого не было, видно, случилось что-то неладное. Сплавщики группами и в одиночку бежали вниз по реке. Воронов тоже побежал туда.
— Где Потапов? — окликнул он, догоняя сплавщика, бежавшего с багром на плечах.
— На заторе.
— На заторе?
Только тут Воронов сообразил, что произошло. Там, где должен был дежурить Пекшуев, образовался затор.
Протекавшая через Пожарище черная река скрылась под бревнами, сгрудившимися сплошной массой. Под напором воды бревна поднимались дыбом, и все новые и новые нагромождения образовывались около них.