Матрена Павловна предложила Степаненко:
— Пойдемте ко мне! У меня есть хотя бы горячий чай.
Степаненко машинально накинул пальто на плечи и пошел за Матреной Павловной.
Она усадила гостя за стол и налила чаю. Оба сидели молча. Наконец Матрена Павловна грустно улыбнулась.
— Подождите-ка минутку, я сбегаю в магазин. Я тоже кое-что понимаю в угощении.
Она скоро вернулась с бутылкой водки и поставила ее перед Степаненко. Степаненко с минуту поколебался — выпить или отказаться. Потом открыл бутылку, налил две рюмки, чокнулся и выпил до дна. Матрена Павловна хотела последовать его примеру, но ее остренькое лицо сморщилось в страшную гримасу, и она раскашлялась.
Неожиданно раздался стук в дверь, и в комнату вошла Айно Андреевна. Она хотела спросить у Матрены Павловны, не знает ли та, где Степаненко, и от удивления молча остановилась на пороге. Матрена Павловна залепетала:
— Человек, после длительного пути, промокший, пришел в холодную квартиру, а дома даже горячего чая нет. О человеке, товарищ доктор, надо заботиться и тогда, когда он становится старым и некрасивым, — добавила она язвительно.
— А как же, — ответила Айно Андреевна растерянно. — О всех людях надо заботиться. — Обратившись к Степаненко, она сказала: — А вас, Микола Петрович, ищут. Идет совещание. Кирьянен хотел, чтобы вы пришли.
— А что мне там делать?.. — Степаненко чувствовал себя неловко перед Айно. И зачем нужна была эта бутылка? — Что за совещание? — спросил он.
— О механизации.
Степаненко торопливо встал, надел кепку и сказал Матрене Павловне:
— Спасибо вам. Раз ищут, надо пойти.
Матрена Павловна осталась одна с недопитой бутылкой водки.
Но, очутившись на улице, Степаненко вдруг заупрямился:
— Зачем я пойду на совещание? Ведь оно давно началось.
— Но Кирьянен просил…
— Нет, не пойду. В другой раз. — Степаненко не хотел идти на собрание: от него пахло водкой.
Тогда Айно предложила:
— Пойдемте к Оути Ивановне. Она просила к ужину. А Николай придет и расскажет о совещании.
— Что у нее, именины, что ли? — буркнул Степаненко, но все же направился туда. Айно ускорила шаги, чтобы идти рядом с ним.
— Проходите, проходите, — засуетилась Оути Ивановна, передником обмахивая стулья, хотя они и так были чистые.
— Ну, теперь мы посмотрим, какой у вас сиг! — Айно чувствовала себя здесь, как дома. — А Николай еще не вернулся? Что ж, подождем! Или, может быть, все-таки тоже пойдем на собрание, как думаете, Микола Петрович? — снова спросила она.
— Никуда вы не пойдете! — запротестовала Оути Ивановна. — И ждать с ужином Николая мы не будем. Он, может, до полночи там прозаседает. Останется и ему.
Айно стала подвигать стулья и, словно у себя, повела Степаненко к столу.
— Я очень люблю свежего сига, Оути Ивановна знает. Все мы, карелы, любим рыбу. И вы привыкнете к рыбе.
— Я уже привык и к рыбе и ко всему, — усмехнулся Степаненко.
— Кушайте, кушайте! — Оути Ивановна накладывала на тарелки жареные, зарумянившиеся куски рыбы. — В прошлую ночь бог дал штук двадцать. Даже посолила немного.
— Хороший у вас бог, Оути Ивановна! — засмеялась Айно. — Ласковый такой!
— Насмотрелась я за свою жизнь на его ласки, — горько усмехнулась Оути Ивановна. — Это я так, по привычке.
— И не веруете? — удивился Степаненко.
— А кто его знает, — уклонилась Оути. — Когда жизнь хорошая, благодарю его, а когда худо бывает, приходится самой выбираться из воды на сушу.
Ели молча. Поджаренные сиги оказались действительно вкусными. Степаненко ел с большим аппетитом, и Оути Ивановна незаметно подкладывала ему новые куски.
Забота хозяйки была ему приятна, но, скупой на слова, он не пытался выразить свои чувства. Просто было хорошо после долгой дороги сидеть здесь, в теплой, уютной комнате, за столом умелой, доброй, ласковой хозяйки. И какие люди разные! Всего полчаса назад он слушал вздохи Матрены Павловны: «Нам, культурным людям, тяжелее…» Оути Ивановна не болтает о культуре, она ни на кого не жалуется, она без лишних слов и вздохов старается сделать жизнь приятней и легче каждому, чью беду заметит, а замечает она все.
— Спасибо, спасибо, Оути Ивановна! — говорил Степаненко, отодвигая тарелку. В эту благодарность он невольно вкладывал больше чувства, чем следовало бы за ужин.
Стали пить чай. Вскоре в комнату ворвался Николай — веселый, шумный.
— Что у нас было! — крикнул он с порога. — Утерли нос Мякелеву. Машин не отдадим, решили коллективно! Но это еще не все. Мы должны приставить их к делу. Ипатов сказал: «Ладно, говорит, пусть механизмы останутся у вас, но смотрите!» Это значит, что приедет еще и, если мы не сумеем их использовать, заберет!