И надо отдать справедливость Ольге Михайловне: первое время она стойко переносила все невзгоды существования.
Уездное общество, шокированное таким неравным браком, не могло понять, что заставило Ольгу Михайловну сделаться женой Ремнева. Объяснялось же это очень просто: эксцентрическая натура молодой женщины любила крайности.
Герой первого её увлечения сумел вскружить ей голову красноречивыми разглагольствованиями о сцене, о служении святому искусству. Убедил девушку, что у ней все задатки артистического дарования.
Разочарованная в своём первом увлечении, Ольга Михайловна, познакомившись с Ремневым, быстро усвоила его взгляды.
Много вечеров скоротали они в старой беседке сада, строя самые широкие планы на будущее.
Ремнев говорил ей о трудной, но славной работе на ниве народной. Рисовал заманчивые картины жизни, полной самоотречения и труда. С дрожью в голосе и со слезами на глазах рассказывал он о мучениках великой идеи.
Молодая женщина была увлечена этими пылкими речами и решила испробовать свои силы на деле. Жизнь на первых же порах охладила эти фантастические стремления…
Глава VII
Встреча с семьёй
Через три года бурной и многотрудной жизни Ольга Михайловна разошлась с мужем. От Ремнева у неё был ребёнок, мальчик.
В последующие годы они встречались всего несколько раз, и то на короткое время.
…Немудрено, что теперь, получив письмо, Ремнев был очень удивлён и обрадован неожиданным приездом жены.
Самовар успел уже снова заглохнуть, пока наконец Ремнев обратил на него внимание.
…Он машинально глотал тёплый чай, откинувшись на спинку стула и устремив взгляд в тёмный уголок комнаты.
Перед его глазами проходили события давно прошедших дней. Ярко и отчётливо всплывали полузабытые картины. Целая полоса жизни с её радостями и заботами развёртывалась перед ним, как длинная лента пройденного пути.
…Керосин в лампе догорел, запахло копотью. Ремнев стряхнул с себя оцепенение, задул лампу и бросился, не раздеваясь, в постель.
Тревожен был его сон в эту ночь.
Утром, лишь рассвело, он был уже на ногах. Кое-как скоротал время до восьми часов. Дальше ожидать он был не в силах и решил пойти теперь же по указанному адресу.
От его квартиры до Славянских номеров было порядочное расстояние. Тем не менее, когда он пришёл и справился у коридорного о жене, то оказалось, что она ещё спит.
– Постучитесь в дверку, – равнодушно посоветовал коридорный, подведя Ремнева к номеру, в котором остановилась Ольга Михайловна.
– Нет уж, голубчик, я лучше здесь подожду, в коридоре.
– Что ж, это можно, подождите. Присядьте вон там, на подоконнике.
– Вот и прекрасно. Посижу здесь, подожду… Будить, голубчик, неудобно…
Коридорный зевнул, почесал спину и вяло поплёлся в свою каморку.
Ждать Ремневу пришлось около двух часов. За это время он успел выкурить весь свой запас папирос.
Наконец его позвали.
– Встала барыня, Вас спрашивает, – подошёл коридорный.
Ремнев встряхнулся, застегнул зачем-то пальто на верхние пуговицы и пошёл. Его некрасивое открытое лицо оживилось румянцем смущения и плохо скрываемой радости.
Остановился около дверей и осторожно постучал.
– Войдите, – донёсся резкий и, как показалось Ремневу, сердитый оклик.
В маленьком дешёвом номере, в одно окно, в который вошёл Ремнев, было грязно, неуютно и холодно.
В мутном свете серого зимнего дня жалкая обстановка номера имела самый непривлекательный вид. Запылённые гардины окна, выцветшие от времени обои неопределённого цвета, колченогий, заржавленный умывальник, всё это было так бедно и серо.
На столе около окна кипел самовар.
Мальчуган лет восьми, с бледным малокровным лицом, худенький и не по годам серьёзный, пил чай с блюдечка. Он повернул голову к двери и с робким любопытством посмотрел на Ремнева.
Ольга Михайловна стояла около комода и делала причёску.
– Здравствуй, Олли! – смущённо обратился к ней Ремнев, вертя в руках фуражку. – Кажется, я слишком рано пришёл: вы ещё только встаёте.
Молодая женщина бросила на комод щипцы, которыми подвивала волосы, повернулась к Ремневу и красивым жестом протянула руки.
– Коридорный сказал, что ты ждёшь с раннего утра. Как это на тебя похоже! – протянула она лёгким шутливым тоном женщины, привыкшей нравиться. – Здравствуй, однако… можешь меня поцеловать.
– Олли, родная моя! Я так обрадован… Всё это так неожиданно… Просто не нахожу…
– Ну, хорошо, хорошо… Пусти руки. Какой ты стал нервный, Алексей. У тебя на глазах слёзы. И как постарел! Ник, пойди сюда, поздоровайся с отцом… Ребёнок не узнал тебя… Впрочем, немудрено.