Здесь он разбил одну из колбочек.
Вторая была разбита около дверей уборной.
В это время из нижнего этажа по лестнице застучали торопливые шаги.
Послышались голоса:
– Обструкция!
– Бросайте работу, товарищи!
– Забастовка! Забастовка!
Мимо Василия быстро пробежали несколько человек.
Во всех комнатах началась суматоха.
Торопливо складывали дела.
Стучали крышками конторок.
Кое-кого начало уже тошнить.
Удушливые газы давали себя знать.
Начальство тоже растерялось.
Всеми овладела паника…
Минут через десять контора опустела.
…Евсеев исчез сейчас же после того, как выполнил свою миссию.
В передней, около вешалок происходила настоящая давка.
Некоторые из служащих выбежали на улицу, не захватив даже верхнего платья…
Выйдя из конторы, Василий Иванович медленными шагами направился к себе на квартиру.
Между членами железнодорожного комитета было заранее условлено, что лица, принимавшие активное участие в обструкции, на некоторое время должны быть совершенно освобождены от партийной работы.
Сидеть по своим квартирам.
Не посещать ни собраний, ни массовки.
«Очиститься», выражаясь техническим языком.
…Евсеев шёл и не без удовольствия думал о предстоящем отдыхе.
– По крайней мере, отосплюсь за это время… Хорошо! Утром и вечером буду купаться…
Мысль о возможном аресте даже и в голову ему не приходила.
Сделано было всё чисто.
Комар носу не подточит.
Хотя на всякий случай к обыску он приготовился.
Книжки, листки припрятаны…
Более важные документы отнесены к товарищам…
– Да, выспаться необходимо… За последние дни я совсем изнервничался… К Косоворотовым разве сходить на досуге? Два раза заходила Ниночка. Эх, не поймёшь, что у ней на уме: обычное ли женское кокетство или…
Здесь мысли Василия Ивановича были прерваны неожиданным окликом:
– Здравствуйте, мой юный друг! О чём Вы это так замечтались? Идёт человек, голову опустив, видно, что мысли его витают «далеко, далеко от скучной юдоли земной!»
Перед Евсеевым стоял, слегка покачиваясь, заметно в приподнятом настроении, Антон Косоворотов.
Его помятый, заношенный костюм и осунувшееся, давно небритое лицо говорили без слов.
И сразу становилось ясно, что человек этот за последнее время больше пил, чем ел, спал, где попало, не раздеваясь.
От него пахло дешёвым табаком, потом и винным перегаром.
– Что же вы молчите, юноша? – продолжал Косоворотов развязным тоном человека улицы. – Не ожидали встретить меня в таком, могу сказать, непрезентабельном виде? Пустяки! Не обращайте внимания на внешность. Будьте выше толпы и её глупых предрассудков.
Евсеев пожал протянутую руку.
– Здравствуйте…
С Антоном он познакомился вскоре после Пасхи.
Случалось, беседовал с ним на разные темы.
Одинокая, гордая, по-своему, душа бывшего актёра представляла для Евсеева известный интерес.
А озлобленный жизнью ум Антона, рождавший иногда смелые парадоксы, мрачные и горькие софизмы, делал его занимательным собеседником…
– Вы домой?
– Да… Слышали об обструкции?
– Осведомлён… как же… Первое выступление революционеров 20-го числа!
– Это вы железнодорожников так?
– Вам не нравится моё определение? Эх, юноша! Ну, подумайте, какой же это протест? Какая же забастовка? Просто кукиш в кармане показали.
– Что же, для начала и это недурно, – усмехнулся Евсеев.
В голове у него вертелась мысль спросить о Ниночке.
Но почему-то это казалось неловким…
– А как ваши, здоровы?
Антон пренебрежительно махнул рукой.
– Я давно разошёлся с ними.
– Разве? Не слышал…
– Со стариком поспорили… Живу теперь, как птица небесная: где день, где ночь.
– С сёстрами не видитесь?
Косоворотов посмотрел в сторону и нервно пожал плечами.
– К чему?
Тихо вздохнул и добавил:
– Наши дороги разные, так лучше уж не встречаться!
– Что же вы теперь намерены делать?
– Жить, пить, бродить по белу-свету, – с прежней беспечностью ответил Антон.
Они шли теперь по узенькому тротуару, по улице, ведущей в заречную слободку.
Благодаря близости реки и пристани на этой улице было много пивных, грязных трактиров и чайных лавок.
Постоянно здесь бродили кучки босяков.
Было шумно и людно…
Часто пели, а ещё чаще дрались…
Глава III
Со дна жизни
– Люблю я эту часть города, – сказал Косоворотов, широким жестом обращая внимание спутника на уличное оживление.
– Там, в городе, я чувствую себя чужим… Праздная разряженная толпа, зеркальные витрины магазинов, вся эта роскошь и шумиха буржуазной жизни, выставленная напоказ, делают меня особенно нервным и раздражительным. Я отдыхаю душой только здесь, среди этих полупьяных, полуголодных босяков. Эти грязные харчевни, смрадные кабаки привлекают меня как тихие пристани – место отдыха после плавания по бурному житейскому морю…