Политику Кремля, внутреннюю и внешнюю, мы отвергали до германо-советского пакта и до вторжения Красной армии в Польшу. Значит «реальность событий» прошлого года тут не причем. Если мы в прошлом были оборонцами по отношению к СССР, то только вследствие непоследовательности. Шахтман ревизует не только нынешнюю политику Четвертого Интернационала, но и прошлую. Раз мы против Сталина, значит мы должны быть и против СССР. Сталин такого мнения держится уже давно. Шахтман пришел к этому выводу только недавно. Из отвержения политики Кремля вытекает полное и безраздельное пораженчество. Так и надо говорить!
Однако, у Шахтмана не хватает на это духу. Одной страницей раньше он пишет: «Мы говорили — меньшинство продолжает говорить и ныне, — что, если империалисты атакуют Советский Союз с целью сокрушить последние завоевания Октябрьской революции и превратить Россию в группу колоний, мы будем защищать Советский Союз безусловно» (стр. 11). Позвольте, позвольте, позвольте! Международная политика Кремля реакционна, война есть продолжение реакционной политики, мы не можем поддерживать реакционной войны. Как же это неожиданно оказывается, что если злые империалисты «нападут», и если у злых империалистов будет непохвальная цель превратить СССР в колонию, тогда, при этих исключительных «условиях», Шахтман будет защищать СССР… «безусловно». Где тут смысл? Где тут логика? Или Шахтман, по примеру Бернама, тоже относит логику к области религии и других музейных вещей?
Разгадка путаницы в том, что фраза: «мы никогда не поддерживали интернациональную политику Кремля» есть абстракция; её надо расчленить и конкретизировать. В своей внешней политике, как и внутренней, бюрократия защищает прежде всего свои собственные паразитарные интересы. Постольку мы ведем против неё смертельную борьбу. Но в последней инстанции через интересы бюрократии преломляются, в крайне искаженном виде, интересы рабочего государства. Эти интересы мы защищаем — своими методами. Так, мы вовсе не боремся против того, что бюрократия охраняет (по своему!) государственную собственность, монополию внешней торговли или отказывается платить царские долги. Между тем в войне между СССР и капиталистическим миром — независимо от поводов войны и «целей» того или другого правительства — дело будет идти о судьбе этих именно исторических завоеваний, которые мы защищаем безусловно, т.е. независимо от реакционной политики бюрократии. Вопрос сводится, следовательно — в последней и решающей инстанции — к классовой природе СССР.
Политику пораженчества Ленин выводил из империалистского характера войны; но он на этом не останавливался: империалистский характер войны он выводил из определенной стадии в развитии капиталистического режима и его правящего класса. Именно потому, что характер войны определяется классовым характером общества и государства, Ленин рекомендовал, при определении нашей политики по отношению к империалистской войне, отвлекаться от таких «конкретных» обстоятельства, как демократия и монархия, агрессия и национальная защита. В противовес этому Шахтман предлагает нам поставить пораженчество в зависимость от конъюнктурных условий. Классовый характер СССР и Финляндии для этого пораженчества безразличен. Достаточны: реакционные черты бюрократии и «агрессия». Когда аэропланы и пушки из Англии, Франции или Соединенных Штатов ввозятся в Финляндию, это для определения политики Шахтмана не имеет значения. Но когда в Финляндию вступят английские войска, тогда Шахтман поставит термометр под мышку Чемберлену и определит, какие у него намерения: только ли спасать Финляндию от империалистской политики Кремля или сверх того еще опрокинуть «последние остатки завоеваний Октябрьской революции». В строгом соответствии с показаниями термометра пораженец Шахтман готов превратиться в оборонца. Вот что значит отказаться от абстрактных принципов в пользу «реальности событий»!
Шахтман, как мы уже знаем, настойчиво требует указания прецедентов: где и когда в прошлом вожди оппозиции проявляли мелко-буржуазный оппортунизм? Ответ, который я уже дал ему на этот счет, следует дополнить здесь двумя письмами, которыми мы обменялись с ним по вопросу об оборончестве и методах оборончества, в связи с событиями испанской революции. 18 сентября 1937 Шахтман писал мне:
« … Вы говорите, „Если бы мы имели члена партии в Кортесе, то он бы проголосовал против военного бюджета Негрина". Если это не типографская ошибка, то это кажется нам недоразумением. Если, как мы все утверждаем, элемент империалистской войны не преобладает в настоящий момент в борьбе в Испании, и если решающий элемент, это все еще борьба между гниющей буржуазной демократией, и со всем, что из этого вытекает, с одной стороны, а с другой стороны, с фашизмом, и если, дальше, мы обязаны оказать военную помощь в борьбе против фашизма, то мы не понимаем, как можно голосовать в Кортесе против военного бюджета. … Если большевика-ленинца на фронте в Хуэска спросят его социалистические товарищи, почему его представитель в Кортесе проголосовал против предложения Негрина выделить миллион песет на покупку винтовок для фронта, то что мог бы тогда ответить большевик-ленинец? Нам кажется, что хорошего ответа у него не нашлось бы…» (подчеркнуто мною).
Письмо поразило меня. Шахтман готов был выразить доверие предательскому правительству Негрина на том чисто-отрицательном основании, что «элемент империалистской войны» не является господствующим в Испании.
Я ответил Шахтману 20 сентября 1937 г.:
«Проголосовать за военный бюджет правительства Негрина означало бы выразить ему политическое доверие… Это было бы преступлением. Как объяснить наше поведение перед рабочими анархистами? Очень просто: мы нисколько не доверяем в способность этого правительства вести войну и обеспечить победу. Мы обвиняем это правительство в защите богачей и в море бедных голодом. Это правительство нужно сбросить. До тех пор пока мы недостаточно сильны заменить его, мы сражаемся под его командой. Но при всяком случае мы открыто выражаем наше несогласие с ним: это единственная возможность мобилизовать массы политически против этого правительства, и подготовить его свержение. Любая иная линия являлась бы предательством революции».