Этот документ интересен вовсе не из-за его теоретического характера: тысяча первое профессорское опровержение диалектики стоит не больше, чем все его предшественники. Но с политической точки зрения значение этого документа бесспорно. Оно показывает, что теоретический вдохновитель оппозиции ничуть не ближе к научному социализму, чем бывший коллега Эберна, Мости. Шахтман вспоминает философию Богданова. Но невозможно представить себе богдановскую подпись под таким документом, даже после его окончательного разрыва с большевизмом. Я полагаю что партия должна спросить товарищей Шахтмана и Эберна, что я и делаю сейчас: что вы думаете о «науке» Бернама и о его «стиле»? Вопрос о Финляндии важен, но, в конечном итоге, это только лишь эпизод, и поворот в международной ситуации, обнажив действительные пружины событий, быстро развеет разногласия вокруг этого конкретного вопроса. Но могут ли товарищи Эберн и Шахтман теперь, после появления «Науки и стиля», продолжать брать на себя ответственность не за плохой документ, а за все в целом воззрение Бернама на науку, марксизм, политику и «мораль». Те члены меньшинства, которые готовы идти на раскол, должны понять, что они будут связаны не на неделю, не до окончания Финской войны, а в течение нескольких лет с «вождем», не имеющим в своем мировоззрении ничего общего с пролетарской революцией.
Нарыв лопнул. Эберн и Шахтман не могут повторять, что они только хотят немного обсуждать Финляндию и Кэннона. Они не могут и дальше играть в прятки с марксизмом и с Четвертым Интернационалом. Должна ли Социалистическая Рабочая Партия оставаться на традициях Маркса, Энгельса, Франца Меринга, Ленина и Розы Люксембург — традиции, которые Бернам объявляет «реакционными» — или же она должна принять понимание Бернама, которое является лишь запоздалой копией до-марксового мелкобуржуазного социализма?
Мы хорошо знаем, что именно такой ревизионизм означал в прошлом. Теперь, в эпоху смертельной агонии буржуазного общества, политические последствия бернамизма будут несравненно более немедленными и антиреволюционными. Товарищи Эберн и Шахтман, слово за вами!
Лев Троцкий
Письмо к Джеймсу П. Кэннону §
27 февраля 1940 г.
Дорогой друг,
Я отвечаю на ваше письмо от 20 февраля. Я полагаю, что конференция меньшинства уже закончилась, и я думаю что конкретные тактические вопросы, которые вы рассматриваете в своем письме, ваши немедленные шаги, зависят по меньшей мере на 51% от результатов этой конференции.
Вы убеждены, что меньшинство готово к расколу и что вы не можете больше никого переубедить. Я согласен с этим. Но тем более важно было сделать еще до этой конференции энергичный мирный жест, чтобы радикально изменить свою линию после их отказа. Я вполне понимаю ваши соображения о том, что необходимо опубликовать новый номер журнала "New International" чтобы подготовить общественное мнение к этому расколу. Но конференция меньшинства собралась 24-25 февраля, а съезд партии назначен на начало апреля. У вас вполне достаточно времени чтобы предложить мир, осудить отказ меньшинства, и напечатать "New International". Мы обязаны сделать все возможное, чтобы убедить и другие секции*, что большинство предприняло все возможные шаги для обеспечения единства. Именно поэтому мы втроем сделали предложение Интернациональному Исполнительному Комитету: надо проверить каждого члена этого важного комитета.
* Секции 4-го Интернационала /И-R/.
Я хорошо понимаю нетерпение многих товарищей большинства (я полагаю, что нередко такое нетерпение связано с безразличием к теории), но им следует напомнить, что события в Социалистической Рабочей Партии имеют огромное международное значение, и что вы должны действовать не только на основе ваших субъективных оценок, как бы правильны они ни были, а на основе объективных фактов, известных всем.
W. Rork
Письмо к Джозефу Хансену §
29 февраля 1940 г.
Мой дорогой Джоу,
Если Шахтман подтверждает, что письмо об Испании, цитируемое мною, было подписано не только им, но и Кэнноном и Картером, то он полностью ошибается. Я, конечно, не скрыл бы другие подписи, но их не было. Как вы увидите на фотографиях, письмо было подписано только Максом Шахтманом.
В своей статье я признал, что в разных вопросах товарищи из большинства могли разделять ошибки Шахтмана, но они никогда не превращали эти ошибки в систему, не делали из них фракционной платформы. И в этом все дело.
Эберн и Бернам возмущены, что я цитирую их устные заявления не «проверив» их предварительно. Но они конечно имеют в виду, что вместо того чтобы публиковать эти мнимые заявления и дать им обоим возможность подтвердить или оспорить их, я должен был бы послать целую конфликтную комиссию в 5-7 человек, плюс пару стенографов. И зачем такой громкий моральный шум? Бернам несколько раз уравнял диалектику с религией. Да, это верно. Но в этом отдельном случае он не произнес эту фразу так, как мне её передали. Ах, какой ужас! Ах, какой большевистский цинизм! И так далее.
То же самое и с Эберном. В его письме ко мне он ясно показывает что он готовится к расколу. Но, видите ли, он никогда не произнес эту фразу при Голдмане. Это клевета! Нечестная выдумка! Позор! И т.д.
Если память мне не изменяет, моя статья о морали начинается с замечания о морализирующих, дезориентированных мелких буржуа. Теперь перед нами предстал новый пример того же феномена в нашей собственной партии.
Я слышал, что эти новые моралисты ссылаются на мое ужасное преступление, связанное с Истменом и Завещанием Ленина*. Какие отвратительные лицемеры! Истмен опубликовал этот документ по собственному желанию тогда, когда наша фракция решила прекратить все открытые действия, чтобы предотвратить преждевременный раскол. Не забывайте, это было до известного Англо-Русского Комитета, до Китайской революции, даже до появления оппозиции Зиновьева. Мы были вынуждены маневрировать, чтобы выиграть время. Тройка, наоборот, хотела использовать публикацию Истмена чтобы спровоцировать вроде бы оппозиционный аборт. Они предъявили нам ультиматум: или я немедленно подписываю заявление, которое они написали от моего имени, или они сразу же открывают против нас борьбу по этому вопросу. Оппозиционный центр единогласно решил, что этот вопрос в это время неблагоприятен, что я должен принять ультиматум и поставить свое имя под декларацией, написанной Политбюром. Превращение этой политической необходимости в абстрактный моральный вопрос возможно лишь для мелкобуржуазных лгунов, которые готовы провозглашать: Pereat mundus, fiat justicia! (Пропадай мир, но да здравствует правосудие!), хотя они применяют менее строгие правила к собственной каждодневной практике. И эти люди мнят себя революционерами! Наши старые меньшевики являлись настоящими героями по сравнению с ними.