Итоги плачевные. Оценка газеты «Аргументы и факты» (2006. № 7. С. 25), согласно которой 90 % выпускаемых в России книг являются «откровенной шелухой», выглядит ещё чрезмерно оптимистической. Более категоричен и, видимо, более близок к истине создатель интернет-библиотеки www.lib.ru Максим Мош-ков. Выступая на телеканале «Культура», он заявил: «Среди залежей книг, заполняющих наши книжные магазины, 99 % — это мусор». Вот поэтому не только у тех, кто не знаком с нынешней издательской механикой, но даже у иных обитателей литературной среды и создаётся впечатление, что литература в России кончилась. Мрачный критик Золотоносов в одной из своих статей злорадно воскликнул: «Русская литература умерла и ухи попросить не успела!»
Конечно, это чепуха: настоящая литература в России жива. Она пишется, просто не получает нормального выхода к читателям и, как всякий живой организм, она ищет способы выживания. Современная поэзия уже перебралась в интернет-библиотеки, следом туда перебирается и серьёзная проза. Но это, разумеется, не панацея. При любом уровне компьютеризации самый доступный интернет всё равно не станет (по крайней мере, в обозримом будущем) полноценной заменой печатной книги. А значит, за пределами сузившегося круга интеллигентов, посетителей интернет-библиотек, продолжится одичание остальной части общества.
Надо сказать, что и нынешние издатели испытывают тревогу, порой переходящую в панику. Если 15 лет назад Россия считалась самой читающей страной в мире, то сейчас социологические опросы показывают неуклонное снижение доли активных читателей. Так, по данным «Роспечати», только за последние два года эта доля снизилась с 26 до 23 %, а по утверждению Эдварда Радзинского, она сейчас составляет всего-навсего 16 %. Соответственно люди покупают все меньше и меньше книг.
Ничего удивительного в этом нет. Любая фальсификация, даже в торговле косметикой, быстро себя разоблачает. Самая наивная девчонка, несколько раз намазав ресницы технической сажей на вазелине вместо французской туши, в конце концов сообразит, что в ярких коробочках ей продают подделку. А в литературе и подавно обман не может длиться долго. Всё меньше становится тех, кто согласен в книжных магазинах отдавать свои реальные деньги за имитацию — за ПИПы, за неотличимые один от другого бесчисленные романы, внушающие, что весь мир сумасшедший дом и все люди в нём уроды, за фиглярство, прикрывающее отсутствие мыслей. Люди старшего поколения при этом вспоминают советскую торговлю (полки ломятся от товаров, а купить нечего), а молодые изначально взрастают в убеждении, что современная литература — это именно та дребедень, котораяя потоками издается и навязчиво рекламируется, а значит, вообще нет смысла на неё внимание обращать.
Издатели не в состоянии понять, что сами пилят сук, на котором сидят, но они слышат треск этого сука, чувствуют, как он прогибается, и реагируют в духе нашего дикого бизнеса — ещё более навязчивой рекламой. Последние выброшенные в массы слоганы — «Время читать!» и «Читать модно!» — явно должны заинтересовать врача-мозговеда Андрея Бильжо.
Галина Соловьева свою статью «Книжные страсти по-русски» о состоянии книгоиздательства и книготорговли в России («Дело», 20 ноября 2006 г.) завершает отчаянным призывом к государству: «Гуманитарные катастрофы, в отличие от природных, совершаются тихо, но необратимо. И если в ближайшее времяя государство не озаботится программой поддержки серьёзного чтения, то волна книжного фаст-фуда, захлестнувшая Россию, приобретёт характер цунами. И тогда однажды утром мы проснёмся совсем в иной стране».
Мне кажется, госпожа Соловьева несколько наивна. Без общего разворота к реальности всего нашего общества, в одной отдельно взятой сфере издательства-книготорговли ничего не изменится. Любая «программа поддержки серьёзного чтения» обернётся ещё одной имитацией с распихиваньем казённых денег по чьим-то карманам. И гуманитарная катастрофа, которую Соловьева только предвидит в будущем, в действительности давно произошла. Мы давно уже в другой стране.
Говорят, Константин Черненко имел обыкновение отвечать своим соратникам, докладывавшим ему о неприятном, одной фразой: «Не драматизируйте ситуацию!» Так может, и нам не стоит драматизировать? Может быть, мы и дальше проживем дураками, сидя на нефтегазовых трубах, без науки и техники, без интеллигенции, с имитацией демократии, политической жизни, русской литературы? Вот и Леонид Григорьев, президент Института энергетики и финансов, отмечает успокоительные тенденции («Известия», 15 марта 2006 г.): «Значительная часть населения — прежде всего молодежь, бизнес — приняла новую реальность: среднеразвитой сырьевой страны с большим социальным неравенством. Тем, кому в 1990 г. было 40–45 лет, стало 55–60, и они во многом потеряли эти полтора десятка лет в науке и жизни. Хорошо образованное поколение послевоенного бэби-бума — дети Победы и демобилизации — идёт на пенсию. Молодые люди (моложе 40 сейчас) никогда не участвовали в крупных научных или промышленных проектах. Во многом страна уже приспособилась к жизни на ренту с сырья — скоро её интеллектуальная мощь уже не будет волновать население…»
Так проживем мы дураками или нет? Ответ здесь однозначный: проживем! Конечно, проживем. Только недолго.
Разрушив почти всю свою науку, изгнав, выморив или морально уничтожив значительную часть своей интеллигенции, Россия потеряла способность к самостоятельному научно-техническому прогрессу. И случилось это в самый неудачный момент нашей исторической судьбы, какой только можно представить. В момент, когда началось стремительное и необратимое старение народа, сокращение его численности.
В последнее время население России убывает примерно на 0,5 % в год (около 700 тыс. человек). Однако жареный петух по-настоящему нас пока не клюнул: в трудоспособный возраст вступали поколения сравнительно «урожайных» лет, а дефицит покрывался сравнительно небольшим (да, да, ещё сравнительно небольшим, всего каких-то 12 млн человек по состоянию на 2005 г.) притоком мигрантов из других стран. Но начиная с 2010 г., из трудоспособного возраста будут ежегодно выбывать примерно по миллиону человек, а с 2015 г. — примерно по полтора миллиона. Им на смену будут входить в трудоспособный возраст совсем уж малочисленные поколения, рожденные в 1990-х. Даже если прямо с завтрашнего дня мы каким-то чудом снизим смертность до уровня передовых европейских стран, то все равно не сумеем поднять рождаемость выше уровня тех же самых стран. А значит, грядёт необратимая деформация: количество пенсионеров превысит 50 % населения.
Наши горе-реформаторы, утверждавшие вслед за Адамом Смитом, что «невидимая рука рынка» сама рано или поздно всё урегулирует ко всеобщему благу, не потрудились хоть как-то сверить свои «реформы» с демографической ситуацией. Они, похоже, понятия не имели о жестоком и прогрессирующем «дефиците кадров», о котором любой советский инженер прекрасно знал ещё с середины 70-х. Они не понимали, что у России просто нет в запасе нескольких десятков лет на то, чтобы рыночная стихия естественным образом преобразовала страну. Не понимали того, что ясно понимала затоптанная ими интеллигенция: если Россия хочет оставаться Россией в условиях демографического провала, при катастрофической нехватке трудоспособных и нарастающем переизбытке стариков, у неё есть только один путь: научно-техническая мобилизация. Единственное спасение — в таком развитии высоких технологий, при котором в производстве, в сельском хозяйстве, во всех системах энергетики, транспорта, связи, строительства, безопасности и т. д. было бы занято сравнительно небольшое количество людей. Только научно-техническое самообеспечение нашей страны могло бы придать русской культуре устойчивость. Только тогда в России продолжилась бы российская история.
В рамках научно-технической мобилизации сам собою изменился бы и подход к проблеме мигрантов. Не только потому, что неквалифицированной рабочей силы потребовалось бы неизмеримо меньше. Ещё важнее то, что Россия привлекала бы тогда совсем иных мигрантов — молодых учёных и специалистов из стран СНГ, даже из «третьего мира». В таком случае, как справедливо пишет в статье «В ожидании "Средних веков"?» Александр Волков, «Москва могла бы стать… великим культурным центром, объединяющим вокруг себя сотни народов… У нашей страны это единственный шанс остаться сверхдержавой, без чего с петровских времён кажется немыслимым само существование русских людей — этой громадной общности, собранной по сусекам евразийских просторов» («Знание — сила». 2006. № 3).