ЯВЛЕНИЕ XII
Два лакея вводят Руфина под руки.
Он дрожит, как осиновый лист, между ними.
Бургмейер (Руфину). Послушай, мошенник!.. Я думал сто тысяч истратить на то, чтобы сослать тебя на каторгу!.. Но я все тебе прощу!.. Все! Понимаешь?.. Я позволю тебе жениться на Евгении Николаевне, даже дам тебе приданое за ней, только разлучи ты Мировича с моей женой и помири ты меня с нею.
Руфин (сейчас же оправившийся и совсем как бы не битый). Господин!.. Но как же мне сделать то, я не знаю.
Бургмейер. Врешь, врешь!.. Ваша жидовская порода через деньги миром ворочает, а ты неужели не можешь помирить меня ими с одной женщиной?
Руфин (видимо начинающий кое-что соображать по этому предмету). Позвольте, господин!.. Теперь господин Мирович, может быть, уедет в Америку; он сам вам оставит Клеопатру Сергеевну.
Бургмейер. Да не поедет он, пойми ты это! Ведь у него не твоя подлая душа, чтобы за деньги продать любовь свою!
Руфин (как бы с некоторым остервенением даже). А тогда я скуплю его сохранную расписку. Я видел на две тысячи его расписку, я куплю ее и посажу его в тюрьму ею...
Бургмейер (смотря в упор на Руфина). Расписку? В тюрьму?.. (Отворачиваясь потом от Руфина и махая рукой.) Скупай! Сажай!.. Он больше чем свободу отнял у меня. Он отнял счастье и радости всей моей жизни, сажай!
Руфин (совсем отпущенный лакеями и поднимая пред публикой обе руки). Посажу!
Занавес падает.
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Внутренность избушки дачной в Зыкове. На одной стороне
сцены дрянной письменный столишко с некрашеным
деревянным стулом перед ним, а на другой - оборванный
диванишко.
ЯВЛЕНИЕ I
Мирович (с сильно уже вылезшими волосами, в очень поношенном пальто и в зачиненных сапогах, в раздумье шагая по комнате). Что хочешь, то и делай: ни за дачу заплатить нечем, ни в городе нанять квартиры не на что, а службы все еще пока нет! Сунулся было попроситься в судебное ведомство, - прямо дали понять, что я увез у богатого подрядчика жену и за это промиротворил ему. Каким же образом дать такому человеку место? Впрочем, нашлась какая-то сердобольная компания "Беллы". Сама, неизвестно с какого повода, прислала вдруг приглашение мне, что не желаю ли я поступить к ней на службу с тем, чтоб отправиться в Америку: "Вы-де человек честный, а нам такого там и надобно"... (Грустно усмехаясь.) Очень благодарен, конечно, за такое лестное мнение обо мне, но все-таки этого места принять не могу. Если бы один был, то, разумеется, решился бы, а тут где? У меня на руках женщина, и здесь еле перебиваемся, а заедешь в неизвестную страну, рассоришься как-нибудь с компанией и совсем на голой земле очутишься. Да. Стоит человеку шаг только один неосторожный сделать, так уж потом ничем его не поправишь: ни раскаянием, ни готовностью работать, трудиться - ничем. Сгинь и пропадай он совсем. Однако что же я? Пора корректуру поправлять... (Снова с грустной усмешкой.) Корректором уж сделался, а то хоть с голоду умирай... (Подходит к письменному столу, садится за него и начинает заниматься.)
ЯВЛЕНИЕ II
Входит кухарка, толстая, безобразная, грязная старуха и
порядком пьяная. Выйдя на середину комнаты, она
останавливается, растопыря ноги.
Кухарка. Барин, а барин!
Мирович (не глядя на нее). Что тебе?
Кухарка. Тебя барин какой-то с барыней спрашивают.
Мирович (все-таки не глядя на нее). Меня?
Кухарка. Да, тебя. Он словно не русский. Черномазый такой, как цыган, а барыня с ним - та русская.
Мирович. Что такое русская, не русский? А Клеопатра Сергеевна дома?
Кухарка. Нету-ти, не приехамши еще. Они не Клеопатру Сергеевну спрашивают, а тебя.
ЯВЛЕНИЕ III
Во входных дверях показываются Евгения Николаевна, в
прелестной шляпке и дорогом шелковом платье, и Руфин,
тоже в новом фраке, при золотой цепочке, в белых
перчатках и с новенькою пуховою шляпой в руках.
Кухарка (показывая им пальцем на Мировича). Вон он сидит сам!.. (Поворачивается и хочет уйти, но не попадает в двери, стукается головой в косяк и при этом смеется.) Не попала!.. (Откидывается в другую сторону и произнеся при этом.) Тёла, стой, не разъезжайся! (Уходит.)
Мирович, поднявши при этом голову и увидя перед собой
Евгению Николаевну и Руфина, приходит в удивление и
привстает с своего места.
Евгения Николаевна (любезным и развязным тоном). Вы, Вячеслав Михайлыч, никак уж, конечно, не ожидали меня видеть.
Мирович (пожимая плечами). Признаюсь, не ожидал.
Евгения Николаевна (выходя на авансцену). Я знала, что Клеопатры Сергеевны дома нет. Нарочно так и приехала лично к вам... (Показывая на Руфина.) Рекомендую, это муж мой Руфин.
Мирович (еще с большим удивлением). Муж ваш?
Евгения Николаевна (несколько сконфузившись). Да, мы третьего дня только обвенчались.
Мирович (всматриваясь в Руфина). Я немного знаком с вами. Вы поэтому окрестились?
Руфин. Окрестился. Господин Толоконников был моим восприемником. (Слегка улыбаясь.) Я уж теперь Семион Измаилыч называюсь, по папеньке моему крестному.
Мирович. И денежную награду, вероятно, за это получите?
Руфин. Получу; пятьдесят рублей, говорят, дают. Я получу.
Мирович. Конечно. Зачем же терять? А у господина Бургмейера вы продолжаете еще быть приказчиком?
Руфин. Нет, я сам по себе живу.
Мирович. То есть как же? Как и тогда же сами по себе жили?
Руфин. Нет, теперь уж я совсем не у него.
Евгения Николаевна (сильно волновавшаяся от всех расспросов Мировича и перебивая мужа). Мы в совершенно отдельном доме живем. У мужа никаких даже дел нет от Бургмейера, кроме самых незначительных и, между прочим, вашего дела.
Мирович. Какого это моего дела?
Евгения Николаевна. Сейчас расскажу. Но вы, однако, позвольте нам поприсесть у вас. Сами вы нас не приглашаете к тому. (Мужу.) Садись.
Руфин сейчас же сел на один из стульев и только никак не
мог сладить со своими неуклюжими и вдобавок еще в
перчатки затиснутыми руками. Сама Евгения Николаевна, с
чувством брезгливости смахнула с дивана пыль, уселась на
него, вынула из кармана своего платья очень красивую