Господин Фирц помог убрать ковер, принес сверху матрац, получил записку от мэтрессы и уехал. Сколько времени прошло, Илона не осознавала. Помнила только, что снова появился мокрый Фирц, отдал Морин какой-то ящик, и исчез.
Дальнейшее Илона помнила плохо. Она погружалась в волны боли, но Морин что-то давала ей выпить, чем-то мазала внизу живота, и боль отступала, зато наваливалась дрема, из которой она лишь слышала приказы:
— Тужься! Еще! Еще! Потерпи, скоро совсем уже… Еще!
Серый свет пробивался в щели между портьерами, когда боль, наконец, схлынула, будто стертая криком ребенка.
Глава 3
Дни после родов Илона помнила урывками.
Доктор Скотт чем-то ее поила и показывала, как приложить ребенка к груди.
Люси приносила ребенка, уносила ребенка, приносила маленький столик (откуда только взялся) и расставляла тарелки, уносила столик с тарелками.
Матушка что-то спрашивала, Илона силилась что-то ответить, но проваливалась в сон.
Матушка снова что-то спрашивала, Илона что-то отвечала… что?
Мэтресса спорила с матушкой:
— Кормилица — это все равно, что ваши кружева на рукавах, дело прошлого! Девочка может кормить сама! Другое дело, если бы молока не было, но молоко есть!
— Но… но это же… неприлично! — опешила леди Горналон от такого напора.
От резких голосов господин Лоуренс Кларк на мгновение оторвался от еды, удивленно похлопал глазенками, но тут же вновь обнял ручками источник пищи и вернулся к завтраку.
— Для кого неприлично, а? — удивилась Морин. — Для каких-нибудь аристократов, которым традиции важнее детей?
«Госпожа Горнал» смешалась.
— Матушка! — Илона вынырнула из полусна. — Мне кажется, ты упоминала, что лишь к рождению Алека отец стал получать достаточное жалование, чтобы завести няню и кормилицу.
Возможно, с ее стороны говорить о тех временах было нечестным. В семье не любили вспоминать, что матушка происходила из благородной, но небогатой семьи, где не смогли выделить приданое третьей дочери. Отец, напротив, был единственным сыном, но его семья и вовсе разорилась. С трудом добыв деньги на университет, лорд Горналон годами зарабатывал репутацию, прежде чем имя позволило завести собственную практику и брать солидные гонорары.
В первые годы молодая семья Горналонов обходилась одной служанкой «за всё» и матушкиным умением торговаться с лавочниками, шить постельное белье, детскую одежду и кое-что для себя. Тогда же леди Горналон пришлось освоить смену пеленок — ни няню, ни кормилицу было не на что нанять, и негде поселить.
Припомнив эти обстоятельства, матушка покачала головой. Илона передала ей Ларри и уснула.
Через две недели зашел дядюшка Фирц. Разумеется, ему не позволили приблизиться к молодой матери и уж тем более к младенцу. Из другого конца гостиной он сообщил, что господин Тиккет, действительно, оказался неудачливым художником, который нарисовал несколько набросков Джулиэтты Мели для Алоса Демини.
Когда они вместе с Джулиэттой выбирали драгоценности для портрета, Тиккет заметил серебряный кулон тонкой работы, отличавшийся от остальных материалом и видом. Джулиэтта разоткровенничалась, что это память о детстве в маленьком городке на другом побережье, но быстро оборвала себя. Тиккет понял, что у него в руках ниточка сведений, которые можно неплохо продать в газету вроде «Солнца». Кулон он зарисовал, едва вышел от госпожи Мели, посчитав, что это будет хорошей иллюстрацией к рассказу. Осталось собрать побольше сведений и объединить их вместе.
В подручных Демини он не видел будущего, на него самого никто внимания не обращал, и Тиккет понял, что модного художника из него не выйдет.
Он устроился художником-репортером в городскую газету, и там — наконец-то удача! — свел знакомство с журналистом, который писал статьи о восходящей звезде сцены и знал госпожу Мели лично. Не один и не два вечера Тиккет просидел с ним в пабе, по крупице выуживая короткие фразы и мелкие оговорки. В конце концов он выяснил, что в детстве Джулиэтта Мели не знала суровых и снежных зим, и однажды проговорилась, что пристала к бродячему цирку в портовом городе, когда деваться больше было некуда, попросив, впрочем, эти сведения не публиковать.
Тем временем умерла жена Тиккета, по случайности носившая то же имя — Джулиэтта. Оставшись в одиночестве, Тиккет решил поискать родной город госпожи Мели. Может, ему наконец-то повезет, и за интересные сведения «Солнце» отвалит немаленькую сумму, а может быть… сама госпожа Мели?
«Другое побережье» из рассказа актрисы означало западное, а больших портовых городов в южной части западного побережья всего два. Он доехал до ближайшего порта, устроился стюардом на пассажирское судно и добрался до Крисанура.
Тиккет оказался неглуп. Кулон ясно показывал, что семья госпожи Мели была не из бедных, а значит, пропажа дочери должна отразиться в протоколах стражи. Он снова устроился художником-репортером и в этом качестве объезжал городки помельче. Чиновники, польщенные интересом крупной газеты, отводили репортера в архивы, где Тиккет просматривал ящики с делами о пропавших горожанах. Дочь Хелимета подходила по возрасту и описанию среди тех, кто исчез раньше, чем госпожа Мели вышла на сцену.
Итак, госпожа Джулиэтта Мели на самом деле Джулиэтта Хелимет, дочь владельца магазинов. В шестнадцать лет она сбежала из семьи и начала карьеру работой в бродячем цирке. Тиккет рассудил, что не такая уж дорогостоящая сенсация вышла. Поразмыслив, как еще можно воспользоваться этими сведениями, он решил рискнуть по-крупному: дорисовал на одном из набросков свадебный портрет, нашел в приюте похожего на Джулиэтту сироту и заказал по рисунку кулон. Платье он действительно срисовывал со свадебного портрета королевской четы — посчитал два года не такой большой разницей. Тиккет вознамерился пристроиться к чужому делу на правах близкой родни и жить в особняке «тестя» с прислугой на всем готовом.
— И что с ним теперь будет?
— Господин Хелимет пожелал держать этого проходимца на глазах, не то и правда Тиккет пошлет в «Солнце» какие-нибудь выдумки, и ищи его… Сидит в конторе, рисует вывески и картинки для рекламы. Ему про Сырнокса рассказали, так что сбежать и не думает. По мне, так господин Хелимет мягко с ним обошелся. Но Хелимет говорит: не могу, мол, ничего дурного этому аферисту сделать. Если б не он, и не узнал бы, что Джулиэтта жива.
— А ребенок? А госпожа Мели?
— Хелимет усыновил ребенка, он и правда привязался к мальчику. Госпоже Мели отец написал письмо в надежде, что им удастся увидеться.
Взяв обещание рассказать, как сложится у Хелимета с дочерью, Илона позволила госпоже Эббот увести дядюшку Фирца в столовую.
К концу марта Илона уже достаточно оправилась, чтобы взять на себя часть забот о Ларри. Нанимать нянь в Трех Соснах было не принято, не того полета публика здесь жила, поэтому Люси, Илона и матушка обходились своими силами.
В начале апреля матушка засобиралась домой. Она и так прогостила довольно долго. Ей придется придумывать для Брютонского общества историю, будто дочь в положении попросила о помощи, поскольку чувствовала себя нехорошо. Летом матушка приедет снова, «на роды».
Илона и огорчилась отъезду матушки, и с облегчением вздохнула. Ее кровать, конечно, была вполне просторной для двоих, и даже когда Люси ночью приносила ребенка, матушка не просыпалась. Но теперь, когда Илона достаточно оправилась, ей снова хотелось вернуться к учебникам. Решать уравнения при матушке или высчитывать углы треугольников под ее взглядом было бы неразумным. Перед приездом леди Горналон Илона купила у старьевщика старый плед, завернула в него книги и затолкала поглубже под кровать.
Теперь, вооружившись шваброй, Илона извлекла сверток, развернула тряпку и достала свои «драгоценности». Хорошо, что госпожа Эббот не поскупилась на артефакт-пугач, и мышей в доме не водилось.