Вахтанговец. Николай Гриценко

го до разумных-неразумных, но возможных житейских финалов. Да, все

это было в ролях Гриценко, все это и действительно, его самая разноо

бразная актерская палитра, его собственная творческая школа, его почти

болезненная наблюдательность, его, если так можно сказать, не фанта

стический даже, а «сумасшедший реализм», с отсветами мировой чапли-

ниады, с печальным юмором нашего лирико-фарсового Юрия Никулина.

Но почему-то в тени остаются так называемые серьезные роли Грицен

ко, интеллектуальные его создания на этой, одной из интеллигентнейших

сцен мира, создания, в чем-то определившие и лицо самого Вахтанговско

го театра середины XX века, века, надломленного почти математически

точно на две половины - тоталитаризма и попыток освобождения. Роль

князя Мышкина, сыгранная в 1958 году Гриценко - одна из самых траги

ческих ролей мировой классики.

Труднейшей это была роль и для Гриценко особенно. Здесь невозмож

на была та пестрая, та безжалостная внешняя характерность, которая

отличала все его преображения до узнаваемой неузнаваемости. И, кста

ти, заметим, что изобильная внешняя характерность, как правило,

сопровождает сценические создания отрицательные, образы же, сим

патичных авторам и театрам людей выступают обычно «в своем виде»,

душу вроде бы и не надо гримировать, она просвечивает в глазах. Неслу

чайно, быть может. Так часто описывает бездонные глаза своего Мыш

кина Достоевский.

Итак, внешняя характерность в этом образе не могла решительно по

мочь Гриценко, игравшему Мышкина. Но именно здесь актер понял,

что речь идет в данном случае о характере внутреннем, внешне не

эффектном, не яростном, не рогожинском, характере Дон Кихота без

донкихотства, характер Христа, которого можно было узнать лишь по

тому, что к нему подошел Иуда, заранее договорившись со стражей.

Бесхарактерность стала особым характером Мышкина - Гриценко,

внешняя бесхарактерность уникального, всечеловеческого, всеобъемлю

щего внутреннего характера. Он покоряет своей слабостью, он возвы

шается своим смирением, он торжествует в своей негордыне, он уходит

в бессмертие своей хрупкой земной оболочкой.

Артист нашел в этом образе свое особое решение - так много зла

на земле, так тяжки прожитые Россией годы, так непрочен по-сталински

вводимый антисталинизм, что миссия Мышкина не может быть вы

полнена активно, не может быть реально побеждающей, это было бы

неправдиво, это было бы не по-вахтанговски, когда театральное вре

мя подчас опережает время истинное, уже познавая видимые на сцене,

но не видимые в жизни контуры грядущих перемен. Однажды, на заре

вахтанговской студии в спектакле «Чудо св. Антония», поставленном

великим мастером, даже и сам святой, сам безгрешный, терпит пора

жение в поединке с земными грехами. Святой - терпел поражение, чудо

держалось мгновение, грех - вечность. Возможно, об этом догадался

артист Гриценко, играя своего князя Мышкина. И тогда его герой схо

дил со здравого житейского ума, здоровый в высоком нравственном

смысле, он не смог дальше жить в обществе безнравственных чувств

и поступков. Здоровый душой, он был помещен в клинику для душевно

больных. Этот космический парадокс был и сумасшествием Дон Кихота,

лишь намекнувшего людям, что с ветряными мельницами надо непре

менно бороться, если видеть в них еще и злых колдунов. Внутренняя

дон-кихотовская характерность, пылкая грусть в глазах, бледное лицо

проповедника, убежденность святого Антония, новое прочтение реаль

ного титула «Князь» не как библейского князя тьмы, но как Князя света,

как выстраданного милосердия - вот что было предложено якобы не ин

теллектуальным артистом в роли своего Мышкина, трагически повер

женного в сон обывательского разума и навсегда воскрешенного к три

умфу разума божественного. И, конечно же, Гриценко не сыграл бы так

блистательно эту, одну из самых непростых ролей в своей актерской ка

рьере, не обладай он тем запасом поистине вахтанговского мастерства,

где собран и социальный реализм Щукина, и вдохновенный романтизм

Рубена Симонова, и мощная гипербола и гойевский гротеск целой пре

красной вахтанговской труппы, и, наконец, собственный «сумасшедший

реализм» артиста Гриценко.

ВАХТАНГОВЕЦ

Николай Гриценко

И еще одну, вроде бы не свойственную ему роль, не требующую острой внешней

характерности, но озаренную внутренним философским

смыслом, сыграл Гриценко на вахтанговской сцене - роль Федора Прота

сова в драме Л. Толстого «Живой труп». И снова - громкая актерская по

беда, да еще в окружении таких прославленных исполнителей этой роли

как Михаил Романов в театре имени Леси Украинки в Киеве и Николай

Симонов в Александринском театре северной столицы. Как не потускнел

гриценковский Мышкин рядом с легендарной работой в этой роли Смок

туновского, так своеобразным, в чем-то уже хрестоматийным, остался его

Протасов на вахтанговской сцене. Артист расслышал в толстовском соз

дании нечто свое - гиперболу внутреннюю, буффоность в драме, резкий

слом в плавности жизни, накал трагикомического, там, где нет до поры

ни реальной трагедии, ни полнозвучной комедии. Гриценко сумел найти

конфликт не в судьбе Протасова, но в его душе. Судьба его вовсе и не дра

матична: есть добродетельная любящая жена, нежно влюблена в Прота

сова ее сестра, прелестная молодая девушка. Никогда не предает верный

друг, Протасов не беден, звучна его фамилия, никакой темы «маленького

человека» не слышно в его приличном общественном положении. Но что

ломает эти приличия, что влечет Протасова-Гриценко в авантюру, в раз

рыв с семьей, к цыганам, к их воле, к их песням, их неслиянности с госу

дарственными институтами? Как видно, это нечто собственно толстов

ское, заставившее и самого благополучного графа оказаться беглецом,

на безвестной железнодорожной станции - Толстой нередко писал таких

людей, не терзаемых социальными противоречиями, не замученных бед

ностью, но, тем не менее, уходящих из быта в бытие, из нормы в не-норму,

из спокойного царства короля Лира в грозовую ночь несчастного старца.

Такими были и брат Левина - Николай в романе «Анна Каренина», и Пьер

Безухов из «Войны и мира», и князь Нехлюдов из «Воскресения», и Оле

нин из «Казаков», и отец Сергий, и крестьянин Аким из пьесы «Власть

тьмы» и многие другие толстовские герои, зовущие к всепрощению, но

между тем постоянно воюющие за целостность своей личности, за жизнь

с «изюминкой», за свободу желаний, а не только за размеры жалованья.

Все эти мотивы нашел артист Гриценко в образе Протасова, они были

особенно важны, эти мотивы, к концу наших 50-х годов, когда все тес

нее сжимались кольца государственной машины, где Протасовы уже