Павел Валдаев, управившись со своими базарными делами, вышел из трактира в веселом расположении духа. Из кармана зипуна высовывалась белая головка полуштофа, в котором с каждым шагом булькала водка. Подойдя к Палаге, спросил:
— Ну как торгуем?
— Да никак, — ответила та. — Ничегошеньки никто не берет.
Павел еще утром, когда стоял в своем проулке возле запряженного в телегу буланого мерина, видел, как Платон Нужаев с Палагой проехали на базар. Как ей понравиться?.. Что-нибудь купить и подарить? Не ровен час откажет — стыда не оберешься.
— У меня в кармане водки штоф. Если поднесу тебе, не рассердишься? — спросил мужик полушепотом, пугаясь своей смелости. Палага приняла бутылку, не капризничая, и, кладя ее в кожаный мужнин сапог, сказала:
— Спасибо.
И снова подумала, что добрые люди на свете покуда не перевелись. А этой водкой можно угостить Захара Алякина — за уважение…
Кто так бессовестно солгал, будто от Алова за Зарецкого семь верст? Язык бы у того отсох!.. Палаге обратная дорога казалась длиннее длинной, а гнедая дяди Платона ленивой-преленивой. Подхлестнет ее хозяин кончиком вожжей — телега дернется, гнедая затрусит немного, но затем снова поплетется кое-как. До слез досадно было терять время. Кто-нибудь пойдет к Алякиным хлеба взаймы просить, опередит Палагу-бедолагу; и скажет ей потом Захар: «Ждал я тебя, да только вовремя ты не пришла. Пришлось другого выручить. Теперь уж лишнего-то хлеба у меня нет…»
Она сидела на телеге по-бабьи — спиной вперед, а ноги — к задку телеги. Как только рванет кобыла, Палага подается назад, и кажется ей, едут они не в Алово, а обратно, в Зарецкое, где она так ничегошеньки и не продала.
Лошадь остановилась у ворот Нужаевых. Палага схватила узел со своим добром и, не сказав спасибо, бросилась со всех ног домой, а уж там вынула из мужниного сапога подаренную Павлом бутылку и — к Алякиным.
Захар жил посреди Старого села, в порядке, что на солнечной стороне. Когда-то дом его был обит тесом, но обивка сгнила, пришлось ее снять, и теперь в глаза бросалась передняя стена, красная, как лицо хозяина. Двор вымощен досками. На одной из половиц рыжеет место, откуда, видно, недавно убрали лошадиный помет; над пятном плясал столб мошек.
Хозяин был дома. Его жена, Марька, собирала со стола чашки-ложки — осторожно, чтобы не гремели: на конике лежал Захар. Прилег отдохнуть, но едва услышал, что вошла и поздоровалась Палага, встал, потянулся, зевнул, перекрестил рот, поправил белые волосы, подстриженные под горшок.
Палага поставила на стол бутылку и села на переднюю скамью.
— Пришла к вам в ноги поклониться.
— Говорили уж об этом давеча, — сказала Марька. — Иди, Захар, взвесь ей.
— Сперва выпьем. — Хозяин сел к столу.
Марька вынесла из-за переборки моченых яблок. Хозяин хлопнул ладонью по дну бутылки. Пробка, вылетев, попала в черную кошку, которая дремала на койке, та испугалась, прыгнула на печку. Захар налил полную чашку водки и поставил перед Палагой.
— Я, дядя Захар, вкус вина не знаю и бог пусть не велит…
— Если до дна не выпьешь, с места не тронусь и сам не глотну ни капли.
Палага выпила вино и перевернула чашку вверх дном.
— Ну, закусывай теперь, — сказала хозяйка, раскалывая гостье печеное яйцо.
Якшамкина с голоду уплетала, не зная стыда. Захар даже для уважения не выпил и жене не поднес. И Палага подумала: дело хозяйское…
Пошли в амбар. Впереди Захар, за ним неверной походкой — Палага. Навстречу им вдоль тропинки, идущей по огороду, за черной курицей бежал красный петух. Не догнал. Прыгнул на частокол, захлопал крыльями и запел.
Замок на двери амбара был винтовой, и Захар долго открывал его, о чем-то думая и шевеля губами.
— На, Захар Андроныч, мешок, я верю тебе, не обманешь, только взвесь уж, пожалуйста, три пуда.
— Может, мало? Сколько донести можешь?
— Да пудов восемь, — протягивая мешок, призналась Палага; и Захар подумал, что такую силой никогда никому не взять, разве что лаской.
— Заходи и ты со мной. Поможешь малость.
Палага шагнула в амбар. Много запахов защекотало ноздри: мучной, ржаной, полбяной, ячменный, просяной, гречишный, а сильнее всех — мышиный.
Захар сначала подпер дверь амбара, потом обнял Палагу. Но та молча расцепила его руки и отшвырнула мужика к стене. Пустая маленка опрокинулась ему на голову. Палага выскочила из амбара.
— Ты, эрзява[25], гордячка и недотрога…
— А ты, эрзянин[26], зазнаешься слишком. Таких, как я, за людей не считаешь, а на самом деле ты — слизняк, а не мужик. Уж если хочешь знать, я уступила бы, но только силе и, знамо, красоте, а не тебе, плюгавенькому. Мешок мой отдай. Он меченый…