Когда крик стих, Аракс спустился по ступеням и, взяв меня за руку, подвел к трону, и я не стыжусь признаться, что дрожал как трус, идущий на смерть, приближаясь к этому прекрасному лицу и двум звездам, сиявшим из-под стальной диадемы.
Движимый каким-то неведомым порывом, я, никогда прежде не преклонявший колена, теперь преклонил его у подножия ее трона. Она протянула мне белую руку с большим драгоценным камнем, сверкнувшим на указательном пальце, и моя рука, самая сильная во всем этом огромном зале, заполненном воинами, задрожала, как колеблемый ветром лист, когда я коснулся ее. Поклонение, которое сердце каждого мужчины питает к красоте женщины, побудило меня поцеловать ее руку, и когда ее мягкая, теплая плоть коснулась моих губ, мой язык развязался, и, все еще стоя перед ней на колене, я поднял глаза, наполовину ослепший от ее ошеломляющей красоты, и сказал, конечно, на своем языке, забыв в удивительной страсти, что она не сможет понять меня:
— Откуда я пришел, я не знаю, и даже не знаю, кто я и что я, но из какого-то далекого мира за пределами звезд я уже видел твои глаза, глядящие в мои, и при свете, который не сияет в этом новом мире, где я сейчас существую, я наблюдал видение твоей красоты. Твой голос говорил со мной на моем родном языке, хотя теперь он говорит на другом, и моя рука сжимала твою, хотя ты об этом не знаешь, да и я лишь смутно это помню.
Слова все быстрее и жарче слетали с моих уст, и к тому времени, как я закончил говорить, она вырвала свою руку из моей и съежилась в глубине просторного трона, прижав обе руки к украшенному диадемой лицу, приоткрыв рот и глядя на меня глазами, полными изумления и ужаса. Гневный ропот за моей спиной быстро перерос в глубокий хриплый рев, прокатившийся по залу, и я услышал резкий скрежет стали о сталь, когда тысячи мечей снова выскочили из ножен.
Я вскочил на ноги, обернулся и обнаружил тысячу искаженных гневом лиц и тысячу сверкающих клинков, направленных на меня. Вдруг раздался резкий крик, чистый нежный голос властно заглушил хриплый ропот, который все еще катился по залу, а за ним последовал еще один крик, но другим голосом. Тогда гневные лица отвернулись от меня, мечи опустились, и воины вернулись в свои шеренги.
Я огляделся и слева увидел высокую белую фигуру царицы, более чем царской грации и величия, стоящую рядом с троном, а справа старого жреца, который на дрожащих ногах спускался по ступеням высокого алтаря.
Затем произошло самое необычное из всех странных событий того удивительного дня. В пяти шагах от меня он простерся на земле передо мной, а затем встал на колени, протянул ко мне руки и произнес на моем языке, но запинаясь, как человек, для которого этот язык неродной:
— Славься, сын звезд! Приветствую тебя от имени тех, кто давно ждал тебя на земле! Боги наконец услышали молитвы своих слуг, и близок день славы для Армена и детей Меча!
Глава 2. Дочь богов
Как рассказать о чувствах, захлестнувших мою душу, или о глубочайшей тишине, наполненной страхом и удивлением, охватившей все доблестное собрание от царицы у трона до слуг, державших факелы в дрожащих руках, когда старый жрец заговорил на моем языке, незнакомом остальным, преклонив колени предо мной, незнакомцем, как перед видимым воплощением бога?
Сзади я слышал быстрые, короткие всхрапы торопливого дыхания, какие я много раз с тех пор слышал в напряжении битвы, когда удары падали часто и быстро, а кровь, льющаяся из раны, уносила жизнь из доблестных героев, которые ушли и не оставили даже имени после себя. Передо мной стоял Аракс, с благоговением глядя на меня во все глаза, а рядом с ним, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, пытаясь удержаться рукой о трон, стояла та, перед кем я только что преклонял колена, и которая теперь смотрела на меня так, словно ждала, что божественное сияние сейчас вспыхнет и окружит мой человеческий облик.
Что касается меня, то я застыл, безмолвный и завороженный всем случившимся, пока жрец не встал с колен. Поднявшись по ступеням позади трона, он устремил руки к толпе воинов и произнес несколько коротких, серьезных слов на их родном языке. Он замолчал, и мечи снова сверкнули из ножен, и, взмахнув ими высоко в воздухе, воины снова издали тот гортанный крик, которым приветствовали мое поклонение их царице. Когда крик стих, перекатываясь эхом среди бревенчатых стропил крыши, жрец продолжил, на этот раз обращаясь ко мне на моем языке: