Но композитор медлил: «Перезвоны» вызревали долго. Название, конечно, пришло позже: изначально эта работа именовалась просто «концерт для хора Минина». «Валерий сидит за работой день и ночь. Два хора Минин уже выучил и просит Валерия приехать — послушать. 10 октября пять хоров собираются исполнить в Москве, а в декабре намечается премьера в Ленинграде… 26 мая отвёз всю партитуру Минину, вернее не всю, как теперь выясняется, так как за это время сочинил ещё целый номер — «Страшенную бабу». Обычно скупой на рассказ о хвале себе, на этот раз Валерий говорил довольно подробно о том, в каком восторге был Минин, его хормейстеры, что они говорили: «новое слово в хоровом искусстве», «такого ещё никто не писал» и т. д. А потом хор исполнил уже готовых два номера — «Смерть разбойника» и «Вечернюю музыку» «И на первом я ещё крепился, а на втором номере заплакал». В общем, доволен очень» [21, 250–251].
Автор «Перезвонов» считал, что это последнее русское сочинение в русской музыке и что такого ему больше не написать. По его словам, «конечно, русское будет, оно не-умираемо, но такого сочинения, от прямого корня, не будет. Будут уже окультуренные, привитые» [Там же, 254]. Во многом эти слова оказались пророческими, по крайней мере, на сегодняшний день ничего подобного не создано.
И началось триумфальное шествие «Перезвонов» («По прочтении В. Шукшина») — Хоровой симфонии-действа для солистов, большого хора, гобоя, ударных и чтеца (слова В. Гаврилина, А. Шульгиной и народные).
12 октября 1982 года в Москве было исполнено четыре части («Смерть разбойника», «Ти-ри-ри», «Вечерняя музыка», «Дорога»). Гаврилин плохо себя чувствовал и приехать не смог[200]. Когда последние ноты отзвучали, публика начала скандировать: «Автора! Автора!», Владимир Минин поднял над головой партитуру, — зрители стали аплодировать ей. А потом многие подходили к Наталии Евгеньевне, передавали автору слова восхищения и благодарности. Были З. А. Долуханова, композитор В. И. Рубин, космонавт В. И. Севастьянов. Все сходились во мнении, что такого раньше никогда не звучало. Владимир Минин сказал, что без самого именинника именины состояться не могут. Но всё равно поехали на квартиру к одной певице: такой праздник необходимо было отметить. И уже оттуда звонили Валерию Александровичу, поздравляли. А он был встревожен и обескуражен, никак не мог поверить, что всё и правда прошло хорошо.
Сомнения полностью развеялись, когда 14-го числа пришло восторженное письмо Свиридова. Среди прочего он писал: «С этой музыкой вошло в филармонический зал нечто новое, новый мир, редкий гость здесь. Пахнуло Россией, её глубиной, и не только прошлым, а её сегодняшним днём, сегодняшним мироощущением. Люди жаждут нового искусства, не того «нового», которым наша музыкальная критика дружно велит восхищаться, а того искусства, которое выражает их самих, которое они безошибочно чувствуют и которое появляется у нас — увы! — так редко. И Вы — эту жажду утоляете!.. Очень жаль, что Вы не были в концерте, не видели восторженного зала. Может быть, сознание насущной необходимости Вашей музыки людям ободрило бы Вас» [45, 9—10].
Георгий Васильевич говорил, по сути, о той самой соборности, о единении людей на концертах, которое автор «Перезвонов» считал главной целью своего искусства. Значит, сочинение удалось, значит, получилось создать музыку действительно близкую, нужную слушателю. «Идеально, если об авторе забудут, — констатировал Гаврилин в одном из интервью, — сказали бы, что это музыка вообще, а не авторская» [21, 314].
В октябре сочинение приняли к изданию. Именно тогда (во время подготовки партитуры) ему было дано жанровое определение симфонии-действа. Проблем не было, поскольку один из работников министерства присутствовал на концерте и с первых нот влюбился в опус Гаврилина. Тогда же решено было издавать и «Здравицу» (кантату для смешанного хора и симфонического оркестра на слова В. Максимова, сочинённую в 1982 году). Позже её исполнили в концерте к 60-летию со дня образования СССР.
В общем, судьба «Перезвонов» складывалась удачно. Однако 1 февраля 1983 года, после московского концерта в Малом зале консерватории, случилось одно недоразумение.
Концерт, состоящий из произведений Гаврилина и Таривердиева, прошёл великолепно. Рижский фортепианный дуэт многократно вызывали на бис, Гаврилину даже пришлось настоятельно увести музыкантов за кулисы. А потом были фотографии и посиделки у Селиверстовых. Стали припоминать дневной разговор с Мининым (он приезжал к Гаврилину ещё до концерта). И вдруг, восстановив в памяти все слова Владимира Николаевича, отчётливо осознали причину его визита: Минин иносказательно и очень робко пытался сообщить, что «Перезвоны» целиком будут исполняться только в 1985 году, и не ранее.
Гаврилин очень расстроился, опять вернулись мрачные думы: «Это услышать произведение только через два года! Да мало ли что может случиться через два года! <…> Нечего витать в облаках. Я не достиг того положения, чтобы моё сочинение разучивали без очереди. Сочинение требует много труда, а легче же разучить Моцарта, чем мой концерт. И нечего рассчитывать на то, что Образцова и Нестеренко будут возиться с моими сочинениями, — они учат то, что им заказывает заграница!» [21, 272].
Потом фрагменты из «Перезвонов» были представлены в Таллине на пленуме Союза композиторов СССР. Гаврилин ездил слушать: исполнение не очень впечатлило, но многие поздравляли, в частности композитор Тихон Хренников. Это было в марте 1983 года[201]. А в сентябре 9 номеров из оратории-действа снова звучали в столице. На репетициях автора не всё устраивало, но концертное исполнение (солировали Василий Ларин и Наталья Герасимова) превзошло все ожидания: это, вероятно, был самый главный предпремьерный показ «Перезвонов»[202].
Премьера же состоялась в 1984 году: целиком симфония-действо, посвящённая Владимиру Минину, прозвучала 17 января в Большом зале Ленинградской филармонии (исполнители: Московский камерный хор под управлением В. Минина, солисты Н. Герасимова, В. Ларин, текст читал Р. Суховерко).
Гаврилин плохо себя чувствовал: взяли билеты в ложу, чтобы в случае приступа можно было сразу покинуть зал. Но никаких неприятностей не случилось, день великой премьеры ничто не испортило.
Кресла все были заняты, и поскольку желающих попасть на концерт образовалось великое множество, билеты с местом достались не всем. Но ленинградцы готовы были слушать стоя: премьеру сочинения ждали долго, а потому восприняли её как настоящий праздник. «Публика была замечательная, — вспоминает Наталия Евгеньевна. — Так сразу на всё реагировали! В конце первого отделения устроили Минину овацию. Долго не отпускали. На «Посиделках», «Ти-ри-ри», «Ерунде» — смеялись, такая реакция редко бывает. А после окончания устроили 30-минутную овацию. Публика не расходилась.
В ложе сидели «первоначальники» — А. Петров, В. Успенский, А. Утешев и представитель из горкома. Стоя за кулисами, когда Валерий пошёл на поклон уже в последний раз, Минин сказал: «Сегодня произошло событие, значение которого ещё трудно оценить». Валерий уже из последних сил каждому артисту хора пожал руку, и мы, минуя всех жаждущих рукопожатия, ушли домой. Загородив ему выход, обнял и поцеловал его А. Петров» [21; 298, 325]. Андрей Павлович Петров, кстати, считал Гаврилина (наряду с Щедриным и Канчели) одним из тех композиторов, которые задают тон в современном музыкальном искусстве, — очень высоко ценил творчество своего младшего коллеги.
На следующее утро Наталия Евгеньевна и Валерий Александрович пришли в гостиничный номер Минина с шампанским. «Пить надо начинать с утра и более уже ни на что не отвлекаться…» — цитирует он, и мы празднуем его успех», — вспоминал В. Минин [45, 201].
Далее покатилась череда поздравлений. От композиторов В. Бибергана и Я. Вайсбурда, киноведа Я. Бутовского и историка А. Горфункеля, врачей С. Кублановой и А. Горохова, хормейстера А. Крылова и певицы М. Магдеевой, музыковедов Л. Казанской и Е. Разумовской, балетмейстера Е. Годаровой и директора филармонии С. Блиничкина, дирижёров С. Горковенко и А. Владимирцова, режиссёра телевидения Л. Елецкой и артиста Большого драматического театра В. Рецептера, либреттиста А. Хандамировой и социолога Е. Бабошиной, искусствоведа Р. Коваль и художницы «Ленфильма» Б. Маневич, главного режиссёра ТЮЗа З. Корогодского и пианистки З. Виткинд, поэта В. Максимова и философа Ю. Асеева, доктора исторических наук И. Курбатовой и артиста Ленконцерта, певца В. Ромашина, главного редактора издательства «Советский композитор» С. Таировой и композитора В. Успенского…
200
С этим несостоявшимся в итоге отъездом была целая история. Гаврилин долго решал — стоит ли всё-таки ехать. Билет был куплен, но Валерий Александрович рассудил, что если Минин не позвонит — то и ехать не нужно: репетиции не нужны. С другой стороны, была и иная мысль: если Минин не позвонит, это значит, что в Чехословакии, где он исполнял часть «Перезвонов», всё провалилось.
Минин не позвонил. Но причина была не в провале, а в усталости после гастролей и в нежелании беспокоить композитора (ему сообщили, что Гаврилин болен). А Валерий Александрович сдал билет. Потом пожалел, что всё-таки не едет. Минин и Селивёрстов стали думать, как переправить его на самолёте. Селивёрстов даже послал телеграмму главному администратору аэропорта. Гаврилин приехал в аэропорт, но что-то пошло не так — быть может, телеграмма не была доставлена… В итоге он никуда не улетел и совершенно больной и уставший вернулся в два часа ночи в свою ленинградскую квартиру.
201
Интересно, что в том же 1983 году композитор работал ещё над одним сочинением по Шукшину. В интервью для «Вологодского комсомольца» от 2 ноября он рассказал: «Планов всегда много. Хочется работать много и интересно. В память о Василии Шукшине пишу сочинение под общим названием «Детство» [19, 169]. Увы, и этот опус не был завершён и обнародован.
202
Зара Долуханова по этому поводу написала Гаврилину: «Дорогой Валерий Александрович! Приношу мою взволнованную благодарность за неповторимый концерт, который до конца моих дней будет связывать меня с Вашим божественным искусством. Вы отхватили ещё один большой кусок моего сердца! Спасибо за тепло, которое Вы дарите людям, — которое перепадает и мне» [21, 287].