«Дорогой Валерий Александрович! Радуюсь и душевно поздравляю Вас высокой наградой, желаю крепкого здоровья, новых прекрасных сочинений. Любящий Вас Свиридов».
«Дорогой Валерий Александрович! Сердечно поздравляем Вас высоким званием лауреата Государственной премии СССР, счастливы быть Вашими современниками, исполнителями Ваших сочинений. Ваш Московский камерный хор» [Там же, 346].
В конце 1985 года случилось ещё одно важное событие: была издана партитура «Перезвонов», в той самой обложке Ю. Селиверстова. Один из экземпляров Гаврилин подписал для главного редактора издательства Светланы Эмильевны Таировой: «Дорогому другу Светлане Эмильевне, «виновнице» этого издания, с бесконечной благодарностью В. Гаврилин. 1986 г.» [Там же, 348].
Слава «Перезвонов» росла и ширилась. Само собой, музыковеды, журналисты, музыканты и любители задавали автору множество вопросов. Их интересовала история создания этого опуса, его содержание, взаимосвязь с произведениями Шукшина… Валерию Александровичу, который, в общем, не очень любил говорить о своей музыке, на некоторые вопросы всё же приходилось отвечать: «В «Степане Разине» Шукшина в постановке Михаила Ульянова был опробован материал, который впоследствии вошёл в мою большую работу «Перезвоны». <…> Это сочинение по форме ближе всего к мистерии. По-русски это называется действо. Такая хоровая симфония-действо. Есть элементы театрализации, элемент сюжетности. Это нечто среднее между оперой и ораторией. И вот я в подзаголовке к этому сочинению написал: «По прочтении Василия Шукшина».
Шукшин чем поразителен? <…> Лев Толстой вывел три признака подлинно художественного сочинения: первое — это новизна содержания, новый взгляд на привычные вещи, второе — красота формы, это означает ясность изложения, и третье — искренность[205]. Причём третий признак — самый главный в сочинении. Так вот Шукшин — как никто из художников последнего времени — отличался этим качеством. <…> Шукшин остаётся и долго ещё будет могучей фигурой и движущей силой в нашем искусстве» [19, 171–172].
«Шукшин продлил мне жизнь. Он мне дал силы работать. Мне много рассказывал о нём Михаил Ульянов. Я знаю, что стоит за этими сочинениями, знаю отношение Ульянова — человека могучего. Он для меня не сам один, а всё русское мужество. Это сочинение мужское. <…> качество Шукшина — мужественность. Всё у него сделано грубыми и сердечными руками мужчины. Особенно для меня это было важно потому, что до сих пор подавляющее количество произведений у меня было связано с образом женщины. Я почувствовал ограниченность, и мне захотелось написать сочинение мужское. В характере эмоций я старался следовать музыке шукшинской поэзии. Я почувствовал безыскусность мужественной красоты» [21, 314–315].
«Конкретно два сочинения В. Шукшина повлияли больше всего на характер «Перезвонов» — «Я пришёл дать вам волю» и «До третьих петухов». Ценю В. Шукшина прежде всего за сугубое внимание к характерам «неблагополучным», за неистовость и неприглаженность чувства, за больную, как рана, совестливость, не дающую покоя, и за мужественное недоумение перед неисчерпаемостью человеческой натуры. За нежность к ищущим путникам. Так я слышу Шукшина, и эти свои ощущения постарался передать в «Перезвонах».
<…> По моему замыслу, сочинение должно передать душевную жизнь народа через судьбу одного человека — от рождения, через детство и юность, зрелость, к концу. Бесконечная дорога, по которой идут люди, поколение за поколением. Образы дороги, пути, реки жизни — главное в сочинении.
Музыкальных фольклорных цитат в сочинении нет. Два текста подлинно народные. Остальные сочинены мною, частично на основе народной поэзии. Русский народный музыкальный и поэтический язык — мой родной от рождения. На нём я говорю легче всего. Для передачи духа сочинений В. Шукшина он мне представляется наиболее органичным» [19, 153–154].
«Перезвоны» — это чисто моральная тема: как человек проживает жизнь от рождения и до конца, и как формируется его внутреннее сознание. Родился невинный ребёнок, попал в тяжёлую атмосферу, и теперь уже он грешник: знает и тьму — не только свет, — а в конце ищет искупления; страдающий, кающийся пришёл просветлённым к концу жизни. Форма зависит от того, какое состояние она вмещает. Когда-то я написал небольшой хор, потом понял, что сочинение не кончено. И, как собака по следу ходит, ходит, так и я, — и получилось большое сочинение» [21, 279].
«Перезвоны» написаны с определённых художественных позиций <…> Скажем, в Средневековье, во времена Возрождения инструментальная музыка была, вообще-то, музыкой второго, третьего сорта. Главенствовали голос и хор. Человеческий голос подарил миру симфоническую, оперную формы. В старых учебниках композиции симфоническая форма называлась песенной. И это совершенно справедливо: все серьёзные музыкальные формы <…> все, включая симфонию, — песни. <…> истинная песня шире, глубже, драматичнее шлягера — это чаще всего однодневки. А теперь спрошу вас: что такое «Слово о полку Игореве»? Песня. Своеобразная, но песня. Далее, «Песнь о Роланде», «Песнь о Нибелунгах» и гомеровские поэмы — по сути своей, по эпической музыкальности — песни» [19, 188–189].
«Так как «Перезвоны» — сочинение о Шукшине, о его личности, о такой личности, как я понимаю, выдающейся и крупнейшей, являющейся средоточием всего самобытного и могучего русского, то мне и нужно было в этом сочинении собрать хотя бы по крупице всё, с чего начинался русский человек, и всё, что он прошёл за свой многодесятилетний путь и из чего он складывался.
Мы знаем, что такое «Поучение Мономаха», из каких песен составлено это «Поучение» — это священные песни. Вера наших отцов в нас в корнях наших сидит. И как бы ни хотели забыть это, заругать это, затоптать — ничего не сделаешь — это наш корень.
Из чего складывается характер русского человека? Из святого отношения к жизни, из мудрости, из веселья, из лукавства, из зла, из борьбы с самим собою, из любви и из некоторых фантазий, которые переживает почти каждый русский человек. Там, в «Перезвонах», есть момент сна, то, что может присниться русскому человеку, это «русский Элоизий», обетованный край мечты о том, чего не бывает на самом деле» [19, 312–313].
Многочастная песнь Гаврилина о русской душе, о жизни и смерти создавалась, как мы уже говорили, на протяжении семи лет. Он садился записывать только тогда, когда был уверен, что сочинил хорошо и окончательно — и, главное, что произведение обязательно будет исполнено. По этому поводу в одном из интервью Мастер отмечал: «У меня есть в моей работе маленький секрет: я могу не писать, но не могу не сочинять. Я ещё очень жалею бумагу. Живое дерево дороже неважного сочинения. Записывать сочинения меня стимулирует только исполнитель» [21, 313].
Об отдельных частях и их значении в драматургии целого Гаврилин упоминал довольно редко. Но некоторые высказывания сохранились. Например, к слову о сне и Элоизии (произошло от Элизиума — обители блаженных душ в мифологии Древней Греции) — из пожеланий В. Минину: «Здесь нужно в «баю-баю» перешибить кажущуюся длинноту ещё бóльшей длиннотой (дремотой). Настоящая дрёма, таять в этом уюте. То есть эту длинноту изъять длиннотой. Опьянить так, что в конце концов пусть это будет часть внутри части, зная, что это перелом всего сочинения» [Там же, 298].
И ещё: «Суть этого пения мужского развалистого (как пели казаки) в том, что каждый вступает, где когда может, то есть импровизация, вступают бессистемно, получается раздольное пение <…> «Весело на душе» — с точки зрения драматургии этот номер увязывает сочинение в нечто целое. Он должен быть мрачным, жёстким <…>» [Там же, 297–298].
Музыковед О. И. Доброхотова отдельно поинтересовалась, как создавалась знаменитая «Страшенная баба», что Гаврилин написал раньше — текст или музыку. Отвечая на этот вопрос, композитор ещё раз сформулировал ключевой метод своей работы: «У меня всегда сочинение звука и слова идёт одновременно, независимо от того, какая музыка — вокальная или нет. Я бы всю сочинённую музыку мог подтекстовать. Иногда даже слова вперёд рождаются. Георгий Васильевич Свиридов назвал такой метод рудиментом. В древности поэзия вся пелась. Это генетическое ощущение фольклора» [Там же, 313].
205
Кстати, именно об