В последние годы, за неимением исполнителей, никакие сочинения не записывались. 11 марта 1994 года состоялась премьера «Трёх песен Офелии». Вторая редакция этого цикла, как уже говорилось, была сделана в 1993 году. В тот же год сочинялась музыка к «Провинциальному бенефису». В 1995-м композитор создал вторую редакцию «Военных писем», но её он уже не услышал. Следующие годы жизни Гаврилина в каталоге его сочинений фигурируют только в связи с незавершёнными опусами и замыслами.
Цикл по Шекспиру в Малом зале филармонии пела бессменная Наталья Герасимова (выступление её было приурочено к фестивалю «От авангарда до наших дней»). Последнее сочинение петербургского Мастера, в котором прозвучала его новая музыка — вокализ «Слышу голос милого Франца», было исполнено виртуозно и артистично, имело большой успех. Но автор этого не слышал — он лежал дома с отитом. На московскую премьеру «Трёх песен» 15 мая всё же выбрались.
Были в зале Чингиз Айтматов, Георгий Свиридов, Валерий Ганичев, Александр Чайковский. Святослав Бэлза снова брал интервью у Гаврилина для своей передачи. В тот же вечер, помимо «Трёх песен», прозвучал и «Вечерок».
В Москве Гаврилины ещё сходили на кладбище к Селивёрстову, к Белому дому — постояли возле поминального креста и вернулись в свой Ленинград — продолжать решать бесчисленные проблемы, в том числе и материальные.
Гаврилину не раз звонили из Союза, предлагали помощь от правительства — единовременное пособие на год. Но он сказал, что у этого правительства ничего брать не будет. Как-то, пересказывая супруге свой разговор со Свиридовым, констатировал: «Ясно одно: в данной ситуации, когда на культуру плюнули и бросили её на самовыживание, решить что-нибудь положительно трудно, надо пытаться сохранить чувство собственного достоинства и себя как творческую, независимую личность, не отступая от своих нравственных и этических принципов» [21, 459].
Чтобы как-то заработать, подбирал, а потом и записывал музыку (чужого авторства) к фильму «Классная дама» по Куприну (сентябрь 1994 года, режиссёр А. Белинский, в главной роли Е. Максимова). Подошёл к этому очень тщательно, переиграл множество сочинений.
Гаврилинских тем в этой картине не было, но музыка звучала очень подходящая, Белинский, как всегда, восхищался «точным попаданием». А играл композитор в четыре руки с пианистом Александром Каганом и грустно шутил по этому поводу: «Никогда бы не мог подумать, что в 55 лет я буду зарабатывать деньги тем, чем зарабатывал их 30 лет назад, — тапёрством. Вот до чего довели перестройка и демократизация страны!» [Там же, 462].
В апреле 1995 года были триумфальные гастроли в Смоленске (Игорь Гаврилов и Нелли Тульчинская возили туда «Немецкие тетради»), а по возвращении в Ленинград Гаврилины узнали страшную новость: у Ольги Яковлевны случился инсульт, она больше не могла ни говорить, ни двигаться. Положение в семье ещё более усложнилось.
В конце месяца Гаврилину сообщили, что ко Дню Победы ему выделят материальную помощь от мэрии в размере 500 тысяч рублей (устраивал это Белинский). Валерий Александрович отказался и объяснил, почему: «Я ещё работающий композитор и могу зарабатывать, а не жить на подачки» [21, 467]. Тогда у него спросили, не согласится ли он на премию. На это композитор был согласен. 12 июня в Петергофе в Тронном дворце ему вручили «Диплом лауреата Премии мэра в области литературы, искусства, архитектуры — за вклад в музыкальную культуру города», а также знак лауреата и деньги в конверте.
31 октября случилось ещё одно большое горе — покончил с собой близкий друг Гаврилина, актёр Леонид Дьячков. Он шагнул с балкона четвёртого этажа, оставив в столе записку: «Пора…»[240].
Постепенно круг друзей сужался, надёжной опорой по-прежнему оставался Свиридов. 16 декабря 1995-го ему исполнилось 80 лет. Гаврилин, к великому сожалению, не смог поздравить лично (заболел гриппом). Отправил телеграмму: «Теперь мы под гору идём, но гений ваш без донца, и хоть теперь полно гвоздей, светить вы будете всегда, светить вы будете везде России вместе с солнцем. Н. и В. Гаврилины» [21, 469].
Вечером 7 февраля Валерий Александрович сказал жене не покидать комнату Ольги Яковлевны, он почувствовал, что эта ночь станет для неё последней. Мама Наталии Евгеньевны умерла 8 февраля 1996 года в 5.30, десять последних месяцев она не говорила и не двигалась.
И снова — похороны. Вспоминались былые дни, когда всё ещё только начиналось, когда праздники отмечали втроём, когда всей семьёй ездили в Опочку. Тёща писала тексты к песням Гаврилина и очень радовалась, если слова нравились, а композитор дарил ей свои сочинения[241]. Вместе работали над первыми театральными постановками, да и потом, через много лет Гаврилин часто консультировался с Ольгой Яковлевной (например, при инсценировке «Скоморохов»).
О. Я. Штейнберг заботилась о нём, как о сыне, кормила обедами и ужинами. Как-то в своём дневнике записала: «Странный мальчик! Стоит с ним познакомиться, и он сразу людям становится как родной. Коллектив наш о нём отзывается с очень большой теплотой» [21, 486].
Она же потом нянчилась с внуком, ездила с ним в Крым. Как могла, облегчала молодому семейству быт, постоянно переживала по поводу некрепкого здоровья своего зятя. Но и он, если знал, что Ольге Яковлевне плохо, моментально принимал необходимые меры. Так, когда у неё в Строганове случился гипертонический криз, а аппарат для измерения давления, как назло, был в Ленинграде, Гаврилин, по словам Наталии Евгеньевны, немедленно «рванулся в город — а путь не близкий — и привёз аппарат. В последние годы жизни мама иногда теряла сознание от резкого падения давления. Так только Валерий мог привести её в чувство, нажимая на какие-то одному ему известные точки» [21, 488] [242].
Прожили они вместе 28 лет. Если уставали друг от друга — Ольга Яковлевна уходила к внукам. Через несколько дней, забыв все бытовые разногласия, Гаврилин говорил жене сходить за тёщей и привести её домой.
А теперь — снова похороны.
После них времени приходить в себя не было. На 13 марта был назначен авторский концерт в Большом зале филармонии: хор и оркестр Капеллы под управлением В. Чернушенко должен был исполнить «Скоморохов» (солист И. Гаврилов) и уже только оркестр — сюиту из «Бальзаминова».
В итоге концерт этот прошёл успешно, но дался композитору тяжело. В сырой квартире на 7-й Советской улице он постоянно болел простудами и гриппом, в свои 55 чувствовал себя уже очень старым и часто говорил об этом. Приходилось экономить силы, поэтому, когда кто-нибудь обнаруживался с очередным предложением «вилами по воде» (в апреле, например, несколько раз звонила А. Шульгина — Белинский хотел ставить спектакль «Волки и овцы» в Театре музкомедии), Валерий Александрович часто отказывался: «Не могу же я не глядя дать согласие! Я должен знать, что мне нужно будет сочинять. Может быть, я не смогу это уже написать. Мне никак многим не объяснить, почему я не всё могу писать, что «кислорода не хватает» [21, 476].
27 августа сменили сырую квартиру наконец на ту, о которой давно мечтали: улица Галерная, дом после капремонта, тихая просторная квартира окнами во двор, а во дворе рябина — любимое дерево Валерия Александровича. Тем временем материальные проблемы в семье стали еще острее.
Из дневника Гаврилиной (28 декабря 1996 года): «С сегодняшнего дня в Физико-техническом институте им. Иоффе, где работает Андрей, — каникулы на две недели. Естественно, последний раз платили за октябрь. Институт отключают от электроэнергии и теплоснабжения. Это теперь не внове. Научные работники отправляются зарабатывать деньги тем, что грузят товар для рыночных ларьков. Но и в эти бригады устроиться не так просто — места все заняты бомжами-алкоголиками» [Там же, 483].
В 1997-м всеобщее бедственное положение усилилось. После разговора со Свиридовым Гаврилин сказал: «Я слушал его, и становилось горько до слёз. Какое одиночество! Пока человек был в силе и от него можно было что-то иметь, все вертелись около него»[243].
Каждый выживал, как мог. Э. Хиль, например, решил частично «сменить тактику»: стал петь с рок-группой «Пре-пинаки». Однажды обратился к Гаврилину — попросил принять участие в телепередаче, сказать несколько хороших слов об этом сотрудничестве. Валерию Александровичу все «препинаки» 1990-х были глубоко чужды и безразличны. Но ради Хиля он согласился и пережил в итоге целую драму. Режиссёр обозвал его маргиналом, проявил полную некомпетентность и бестактность. Гаврилин не нашёл сразу нужных слов, чтобы объяснить, что такое искусство и почему современные коммерческие поп-проекты к нему отношения не имеют. Сильно расстроился, зарёкся впредь участвовать в каких бы то ни было съёмках. Насчёт подобных ситуаций говорил: «Сейчас многие заинтересованы только в том, чтобы вписаться в эту жизнь, а если человек сам выписался из жизни, так такой человек уже не интересен никому» [Там же, 497].
240
Жизнь его была трудной: старший сын погиб в автокатастрофе, вторая жена умерла от рака, сам Дьячков тоже был тяжело болен, переживал постоянные неурядицы с работой…
В день смерти Гаврилин вспомнил его стихи — «Балладу о том, что такое человек» — и прочёл несколько строк:
241
На первом сборнике фортепианных пьес написал: «Дорогому неоценимому другу Ольге Яковлевне, умеющему прощать мою мрачность, — пьесы почти все весёлые. Грустные не в счёт. Родственник Гаврюша (он же автор). 19. IX. 68 г.» [21, 488].
242
В 1963 году, когда в день своего рождения Ольга Яковлевна лежала в больнице, Гаврилин ей написал: «Я не поздравляю Вас и не радуюсь сам, что сегодня Вы стали на год старше, но тем не менее от всего сердца желаю, чтобы отныне все препятствия, какие только повстречаются Вам на пути к цели, отступили бы, потрясённые красотой Вашей прооперированной ноги. Любящий Вас зять 1-й. 27. VII. 63» [21, 487].
243
И, вспоминая о былых свершениях Георгия Васильевича: «В Свиридове сочетается высокое служение искусству и суетность. Это же было и у Чайковского. А я так не могу. Я по сути своей крестьянин, а когда я об этом говорю Свиридову, ему это не нравится, он с этим не соглашается» [Там же, 489].