На 40-й день собрались в консерватории — только самые близкие, в том числе супруги Чернушенко и Гаврилины. Говорили, среди прочего, и о том, что теперь именно Валерию Александровичу нужно продолжать дело его старшего современника, а больше — некому. Но он уже почти не мог работать.
Когда предлагали поехать лечиться в Москву, говорил, что в Ленинграде жил — значит, в Ленинграде и умирать будет. И на Западе делать операцию тоже отказывался: «Уж сколько мне Богом отпущено, столько и проживу. Как будет, так и будет. <…> Люди, которые не лгут сами себе, они не боятся смерти. Из этой жизни нужно уйти достойно» [21, 578].
Пантелеев нашёл некоего лекаря-бурята Виктора Намбуева. Тот попросил фотографию Гаврилина, потом пришёл с визитом, задавал вопросы. Стал почему-то говорить про животных. Валерий Александрович рассказал, что в детстве часто играл с маленькими козлятами, а однажды упал с коня и сильно ударился головой. Какие-то вещи представитель нетрадиционной медицины определил довольно точно, но в итоге помочь не смог.
И снова — большие беды. 11 апреля умер Александр Хочинский, а 16 мая ушла из жизни Эльза Густавовна, пережив Свиридова лишь на четыре месяца. Она успела сделать два абонемента в Большом и Малом залах консерватории на 1998–1999 годы, подготовила необходимые материалы к изданию Собрания сочинений. Неоднократно говорила, что к нотному архиву будет допущен только Гаврилин, но по понятным причинам разбираться с нотами стал уже племянник Свиридова, Александр Сергеевич Белоненко.
Гаврилину же нужно было опять собраться с силами и выдержать 18 мая авторский концерт в Капелле, а также дать интервью для радиопередачи. Он предвидел, что этот концерт станет последним.
Шли втроём: композитор, его верная спутница и любимый концертмейстер и друг — Нелли Александровна Тульчинская. Возле Капеллы увидели огромную толпу людей, Гаврилин даже не понял, что все идут слушать его музыку. Он вообще не был уверен, что зал будет заполнен хотя бы наполовину. А в итоге — яблоку негде было упасть.
Сидели в ложе, Наталия Евгеньевна — с сумкой таблеток: боялись приступа. Концерт вёл, как всегда, артистичный и неподражаемый Александр Белинский. Прозвучали сочинения разных лет — всего 20, исполнители — оркестр под управлением С. Горковенко, солисты Г. Екимов и Г. Ефимова, Э. Хиль и Т. Калинченко, И. Богачёва и Л. Сенчина. Всё воспринималось неизменно восторженно, автору вложу несли цветы, конфеты, подарки. А он кланялся и артистам и публике, был удивлён и растроган. Никто, вероятно, не догадывался, как тяжело далось ему это мероприятие: во время выступлений он принял несколько лекарств, в том числе и корвалол.
Потом ешё был банкет и поздравления, но Гаврилины быстро откланялись, и сын Эдуарда Хиля отвёз их домой.
10 июля 1998 года (из дневника): «Это был страшный день. Я пришла с рынка где-то в шестом часу, Валерий спал. Я хотела прилечь отдохнуть, легла рядом, но потом решила выключить телефон и пошла в кухню. И вдруг я услышала хрип, несущийся из спальни. Когда вбежала в спальню — я ужаснулась: Валерий весь посинел, глаза навыкате, страшно хрипит, задыхается. Я в лихорадочном ознобе старалась запихнуть ему в рот нитроглицерин, но зубы были сжаты намертво. Все обращения к нему были безрезультатны — он меня не слышал. Наконец мне удалось немного разжать его зубы и впихнуть лекарство. Я понимала, что жизнь из него уходит, я трясла его, приподнимала и только кричала: «Нет, нет, не может быть!» Я боялась отойти от него, мне казалось, уйди я — и всё будет кончено. И вместе с тем я понимала, что мне нужно вызвать «скорую» и позвонить Ирине Вячеславовне. Я бегала между ним и телефоном, смогла влить ему сердечные капли, вызвала «скорую» [21, 563–564].
Постепенно Гаврилин начал приходить в себя. Врачи со «скорой» причин приступа не определили, сделали укол — и уехали. А Ирина Вячеславовна, прибывшая следом за «скорой», сказала, что это, скорее всего, тромб попал в лёгкое, но так как был он маленький, всё завершилось благополучно.
12 июня Наталия Евгеньевна крестилась, причём в Шуваловском озере, а не в церкви, поскольку знакомый их семьи отец Владимир (Басманов, которого когда-то повстречали в Печорах) сказал, что признаёт обряд крещения только по всем правилам.
Шла к этому Наталия Евгеньевна долго, а Валерий Александрович и не торопил, считал, что всё должно быть осмысленно. Как-то она рассказывала мне о причинах крещения. Одной из главных была вера в то, что так её душа станет ближе к душе Валерия Гаврилина, и тогда в ином мире они тоже смогут быть вместе.
В то лето Валерий Александрович ещё смог выехать на дачу. И день рождения свой (59 лет) отмечал там в кругу самых близких — с шутками, весёлыми посиделками на веранде и, конечно, с праздничным обедом. Тогда же затеял ремонт летней кухни, были приглашены рабочие (один, правда, был очень пьющим, но кое-какую работу всё-таки выполнял). Потом вследствие дефолта из магазина на 69-м километре исчезли все продукты, и Гаврилины вынуждены были, несмотря на чудную погоду, вернуться в город.
Вскоре Валерий Александрович заболел бронхитом. 9 ноября он согласился принять участие в видеосъёмке — только потому, что просили дать интервью для Вологды. И о родном городе в этой беседе сказал так: «Это родина, которая меня взрастила с младенчества, и она для меня так и осталась матерью, а я для неё как дитё, даже, наверное, не очень разумное. Теперь, правда, уже стало всё чаще так, что и ездить не надо: каждую ночь я там, на родине. Наверное, стареющим людям это тоже хорошо знакомо. Я целую ночь собираю землянику, я целую ночь брожу по окрестностям, сижу на посиделках, слушаю разговор старух, иду с крёстной своей матерью с сенокоса, а ещё того чаще я вижу себя — я сижу на крыше паперти огромного собора, где во время войны был открыт детский дом, где прошли несколько тысяч военных сирот, там они жили, где работала моя мама. <…>
И кроме того, моя родина дала мне ощущение принадлежности к своему народу. <…> Это такой дар — и очень радостный, и мучительный. Радостный потому, что ты узнаёшь вдруг своего брата на этой части земли. И он тебя узнаёт. И вот это ощущение братства — удивительно радостное и весёлое чувство. А вместе с тем это мучительно, потому что когда народ заболевает, тебе становится худо, тебя всего ломает — и сердце болит, и сердце разрывается, и душа разрывается.
Я низко кланяюсь всем моим землякам за то, что всё-таки такой дар они мне дали» [19, 398–399].
24 ноября умер один из самых любимых учеников Гаврилина — Сергей Быковский. Валерий Александрович сильно тосковал по всем дорогим, уже ушедшим людям. Много в те дни играл Свиридова. Особенно — песни на стихи Р. Бёрнса, А. Прокофьева и, конечно, «Отчалившую Русь», которую подарил ему Георгий Васильевич в день концерта Хворостовского в Малом зале Петербургской филармонии в 1996 году (Дмитрий Александрович исполнял тогда сочинения Свиридова. На нотах «Отчалившей Руси» автор написал: «Дорогому Валерию Александровичу Гаврилину. 22 марта 1996. Петербург». А ниже — три автографа: Свиридова, Хворостовского и Аркадьева[246]).
Последний Новый год Гаврилины встречали вдвоём. По телевизору ничего интересного не показывали, и они пели свои любимые песни, Валерий Александрович играл на рояле.
Из дневника: «В эту новогоднюю ночь Валерий мне сказал: «Прости, что я не преподнёс тебе цветы и не смог пойти купить тебе подарок. Но ты дай мне слово, что ты сама купишь себе то, что тебе нужно». И после этих слов протягивает мне открытку.
На открытке — белоснежное поле, вдалеке занесённые снегом избушки, на переднем плане маленькие мальчик и девочка сидят в лапте-санях, и везёт их ёжик. В правом верхнем углу написано: «Зима». А внизу: «В гостях хорошо, а дома лучше!» А на обороте открытки:
246
В тот же день Гаврилин дал Хворостовскому ноты «Второй немецкой тетради», но Дмитрий Александрович так и не взялся за это сочинение.