Главное в педагоге Салманове — воспитание личности. Делал он это безо всякой торжественности и призывов — как-то само собой. Он не играл ни в наставника, ни в композитора, не было в нём ни таинственности творца, ни загадочности прорицателя. И если студент прогуливал урок, он, нисколько не стесняясь своим положением, разыскивал его в коридорных завитках консерватории и водворял на место с соответствующим нагоняем — трудиться. Он учил трудиться и не бояться быть виноватым, ничего не бояться, кроме нечестной работы. Он помогал начинающим музыкантам возвыситься. А чем больше человек помогает возвыситься другим, тем больше возвышается сам. Вадим Николаевич был самостоятельным, независимым в своём творчестве и учил этому молодёжь.
Он сохранил свою узнаваемость в годы, когда писали «…идут, идут, хоть караул кричи, все маленькие Шостаковичи», и ещё более увеличил её в дальнейшем. Он был одним из первых, кто стоял у возрождения национальной русской интонационной традиции в профессиональном музыкальном творчестве. Вместе с Г. Свиридовым Салманов наиболее мощно поддержал и развил русскую хоровую культуру нашего времени.
В творчестве Салманова нет плавных переходов, нет скольжения, почти каждое новое сочинение — вершина, и все они резко отделены одна от другой. Цепь пиков. <… > Вторую симфонию я услышал одним из первых. Вадим Николаевич сыграл мне её, уступив настойчивым просьбам. Мы сидели вдвоём в самом маленьком классе на четвёртом этаже консерватории, и я разглядывал его руки — массивные и в то же время небольшие, очень подвижные. Звук сильный, игра темпераментная, захватывающая. Окончив играть, он говорил о программе Симфонии. Потом, помолчав, весело поглядел на меня и спросил: «Всё ясно?» Мне уже всё было ясно. Рядом со мной был человек, проложивший свой путь в искусстве. Сам его нашёл, сам вымостил. Сам по этому пути нашёл свой край, сам его по-своему оборудовал, обиходил. Может, и нет в нём див и чуд, но он замечательно обжит и красив по-своему — ещё одна долина на бескрайних просторах музыки, обжитая и обработанная упорным трудом замечательного художника» [19, 139–142].
Таким был портрет любимого учителя, написанный Гаврилиным через много лет после окончания консерватории — в 1982 году. Но были, разумеется, и другие глубоко уважаемые педагоги. В их числе — выдающиеся историки музыки Михаил Семёнович Друскин и Сергей Николаевич Богоявленский, Михаил Кесаревич Михайлов и Павел Александрович Вульфиус, Галина Тихоновна Филенко и Елена Михайловна Орлова. С последней у Гаврилина сложились очень тёплые отношения: Елена Михайловна считала своего студента «надеждой композиторского отделения», настаивала на его поступлении в аспирантуру.
В дневниковых записях Наталия Евгеньевна отмечала, что Е. М. Орлова неоднократно дарила Гаврилину свои книги с дарственными надписями. «На книге «Борис Асафьев. Путь исследователя и публициста»: «Дорогому Валерику на добрую память. Е. М. Орлова. 5 мая 67 г.». Такая же надпись на подаренной ею книге самого Б. Асафьева «Речевая интонация». Эти книги, особенно вторая, были для него настольными» [21, 66].
Курс полифонии вёл И. Я. Пустыльник, анализ музыкальных произведений — А. К. Буцкой. Гармонию преподавал композитор Т. Г. Тер-Мартиросян. Народное творчество — разумеется, Ф. А. Рубцов (поступая в консерваторию, будущий автор «Русской» и «Немецкой» тетрадей, конечно, не предполагал, что ему суждено будет перейти к Рубцову в класс по специальности).
Гаврилин особо ценил педагога по чтению оркестровых партитур, музыковеда А. Н. Дмитриева, уделявшего студенту много времени и внимания: не один час провели они за роялем, разбирая партитуры в четыре руки. И. Б. Финкельштейн наряду с чтением оркестровых партитур преподавал инструментовку (кстати, один из любимых предметов Гаврилина). У него в классе студенты переиграли множество опусов современных композиторов, что по тем временам было явлением довольно редким. Наталия Евгеньевна отмечала, что Израиль Борисович Финкельштейн даже подарил Гаврилину свою книгу «Некоторые проблемы оркестровки» с дарственной надписью: «Дорогому Валерию Гаврилину с пожеланием больших творческих успехов. Автор. Л-д. 3/IX-64 г.». К когда его сыну Эмилю после армии нужно было поступать в консерваторию, Израиль Борисович попросил Валерия подготовить сына по теоретическим дисциплинам. Валерий с задачей справился, за что Израиль Борисович был ему очень благодарен» [21, 336].
По общему фортепиано Гаврилина распределили к И. М. Белоземцеву — тому самому педагогу, который, своевременно разглядев уникальное дарование юного музыканта, порекомендовал ему поступать в ленинградскую десятилетку.
А. Т. Тевосян нашёл в архиве композитора трогательное письмо, написанное в 1964 году и адресованное Белоземцеву. В нём студент последнего курса консерватории не напрямую, а будто бы между строк извиняется перед своим учителем — скорее всего, за пропущенные уроки[50]. (У Гаврилина не всегда хватало времени на серьёзные занятия общим фортепиано — слишком много работы было по композиции. Но экзамены от этого не страдали: фортепианные программы сдавались на «отлично».)
В том письме будущий автор «Немецкой тетради» пишет: «Дорогой Иван Михайлович, от всей души поздравляю Вас и всех Ваших родных с Новым годом, желаю Вам всего самого-самого замечательного в жизни, а главное, конечно, здоровья.
Ваш ученик Валерий Гаврилин.
Как бы Вы на меня ни сердились, и какой бы свиньёй я ни был, всё равно Вы для меня на всю жизнь останетесь самым дорогим музыкантом и замечательным человеком» [42, 92].
Белоземцеву Гаврилин дарил сочинения, называл его своим «музыкальным крёстным», тяжело переживал, когда Иван Михайлович попал в больницу. И, конечно, высоко ценил его мастерство.
Киновед Яков Леонидович Бутовский в своих воспоминаниях о Гаврилине отмечал: «Валерий вспоминал своего старого учителя фортепиано — Белоземцева. Повернувшись к роялю, он проиграл несколько тактов Баха и сказал:
— Можно учить так — вот здесь крещендо, а здесь другой палец… А Белоземцев говорил мне — вот здесь стекает слеза у Богородицы… Тяжёлая слеза скатывается вниз…» [45, 137].
В то же время композиторские дела пусть и трудно, но всё-таки продвигались вперёд. И постепенно в портфеле Гаврилина набралось довольно много произведений в разных жанрах. До написания судьбоносной «Немецкой тетради» были созданы сочинения для голоса и фортепиано — «О любви» (два романса на стихи В. Шефнера: «Тишина» и «Не ревнуй», 1958); вокальный цикл «Сатиры» (слова А. Григулиса, 1959[51]); «Песня матери маленькому сыну (в еврейском стиле)» (слова А. Адмиральского) — на рождение сына Андрея (1960).
В 1961–1962 годах появились произведения для голоса и фортепиано — «Юный барабанщик» (реконструкция песни кандидата искусствоведения Г. Казаровой), «Падает лист золотой» и «Унава» (вокальный цикл), песни «Грустно-весело», «Ваня-пастушок», «Марш коммунистических бригад», «С первым утренним лучом» (на слова неизвестных авторов), «Праздничная» (слова В. Лившица), Колыбельная (слова А. Адмиральского).
Среди инструментальных сочинений — Десять музыкальных картинок по мотивам пьесы И. Ольшанского «Гибель Алмазова» для фортепиано (1959), Две пьесы для скрипки и фортепиано: Moderate, Presto (1960), Скрипичные дуэты (1. Эпитафия, 2. Sostenuto, 1962), Струнный квартет № 2 (1962 год, а на титульном листе рукописи, появившейся на свет ещё в 1957 году, значилось «Детская сюита для струнного квартета»). И ещё — фортепианная сюита «Тараканище» по К. Чуковскому («но для взрослых» — подчёркивал автор [19, 21]). Она была написана в 1960 году, но пианист, к великому сожалению автора, отказался играть, и в 1963 году на основе фортепианного опуса Гаврилин создал сюиту для симфонического оркестра. Увы, на Ленинградском радио рукопись потеряли[52].
И театральные работы — музыка к одноактным водевилям «Беда от нежного сердца» (либретто Ф. Сологуба, 1958–1959) и «Так женился Копачи» (либретто по пьесе Л. Таби, 1959). Первый водевиль был поставлен силами Драмколлектива подросткового клуба «Робинзоны», второй — Драмколлективом ДК железнодорожников (Ленинград). Режиссёром в обоих случаях выступила О. Я. Штейнберг.
50
Кстати, по поводу пропущенных уроков и связанных с этим дел в 1960 году Гаврилин пишет Наталии Евгеньевне в больницу (она лежала в дородовом отделении): «К тебе завтра приду к 1 Г.30, так как с 13:30 до восьми буду в консерватории. Сегодня ответа ждать не могу, так как надо драть заниматься по ОКФ [общий курс фортепиано. —
51
Рукопись была написана за год до создания знаменитого вокального цикла Шостаковича на стихи Саши Чёрного — «Сатиры» (1960). Но последующая переделка гаврилинского опуса по Григулису — спешно, к экзамену — позволила Наталии Евгеньевне указать в каталоге, изданном в 2016 году, даты 1961–1962.
52
Из Каталога сочинений В. Гаврилина (второе издание, исправленное и дополненное, 2016) известно, что сюита длилась 21 минуту и включала следующие номера: 1. «Ехали медведи на велосипеде»; 2. «Волки на кобыле»; 3. «Едут и смеются, пряники жуют»; 4. «Бедные, бедные звери»; 5. «Марш таракана» («Вот и стал таракан победителем»).