Была в доме и философская, и научная, и православная литература. Очень долго, например, Гаврилин искал книгу протоиерея Николая (Гурьянова) «Слово жизни. Духовные стихи и песнопения». Ездил по разным церковным лавкам — и ближним и дальним. В итоге купил на Гутуевском острове в храме Богоявления — и был несказанно рад этой находке.
«Много лет выписывался журнал «Наука и жизнь». Валерия всё интересовало, широта интересов была огромна. Ну зачем, казалось бы, ему знакомиться с теорией Н. А. Козырева (профессора Пулковской обсерватории) о том, что источником звёздной энергии является движение времени? Не раз и мне, и знакомым он излагал эту теорию, был очень увлечён, часто говорил об этом со своими знакомыми так, будто они тоже это знают. И недоумевал, почему они не реагируют должным образом.
Историческая библиотека была у меня, он чувствовал, что не очень силён в истории, и часто задавал мне вопросы. Но потом мы поменялись ролями: он уже знал больше меня. Он составлял синхронные музыкально-исторические таблицы, из которых видно было, какие музыкальные произведения создавались и какие исторические события происходили в одно и то же время в разных странах. В таблицу были включены Италия, Франция, Австро-Венгрия, Германия, Польша, Чехия, Россия.
Самыми последними приобретениями библиотеки были: собрания сочинений Гёте, роман венгерского писателя Жолта Харшаньи «Грёзы любви» (о Ференце Листе), «Неизвестная Оптина». Но эти книги он уже не успел прочесть» [21, 98–99].
И, конечно, Гаврилин всю жизнь покупал пластинки — приобрёл их 385. Можно себе представить, с каким наслаждением, вернувшись домой с работы, усаживался он в кресло или за рояль, ставил пластинку и открывал старинные, у букинистов купленные ноты. В этот момент всё другое будто бы исчезало — ни улиц, ни соседей, ни разговоров. Он с головой погружался в мир искусства, и созданная им атмосфера кабинета только способствовала этому. Ничего лишнего: библиотека, инструмент, а главное — необходимая композитору тишина.
Но вот последняя-то и подвела. В доме была плохая звукоизоляция. И соседка, услышав однажды игру на рояле, вышла на балкон и стала стучать кочергой по наружному подоконнику кабинета. Музыка мешала ей (причём уже в девять вечера). И зря Наталия Евгеньевна уверяла, что Гаврилин имеет право играть до одиннадцати, ответом было — «Поезжайте жить в отдельный дом». Валерий Александрович очень переживал, старался играть как можно тише и только в дневное время. Но звонкие удары соседской кочерги продолжались.
В придачу к этому отчётливо проявились другие «плюсы» купчинской квартиры: телефона нет, метро нет, автобусы перестают ходить рано. Гаврилину же нужно допоздна быть в театре (он тогда писал музыку для ТЮЗа по пьесе Р. Погодина «500 000 022»), «Однажды он пришёл во втором часу ночи, по щиколотку в грязи, так как ему пришлось пешком идти от улицы Типанова до Будапештской. Я нервничала: сын в больнице, муж когда придёт — неизвестно, сижу в отдельной квартире, дом стоит как на юру, ветер так завывает, что тоска смертная. В очередной приезд мамы жалуюсь ей: «Я так больше не могу». А она мне: «Валерий к кому идёт в ночи? К тебе. Так радуйся этому, а не стони!» Так она мне преподала ещё один урок семейной жизни» [21, 100].
Но потом молодая семья столкнулась ещё с одной напастью: в Купчине не было детского сада. Андрея пришлось возить в центр, на Садовую. Единственный автобус всегда был переполнен, и влезть в него с ребёнком получалось не всегда. Однажды во время такой «войны за автобус» маленькому Гаврилину серьёзно прищемило ногу дверью. А тут ещё по осени зарядили дожди, угол большой комнаты оказался совершенно мокрым, и тогда Гаврилиным стало окончательно ясно: в купчинской квартире спокойного житья не будет, пора уезжать — и это всего через четыре месяца после заселения.
Но, разумеется, случались в ту пору и радостные события. Среди них — первая работа в кино: Гаврилину предложили написать музыку к фильму «На диком бреге» (режиссёр А. Граник). Валерий Александрович работал летом 1966-го — не мог даже на несколько дней отлучиться к родным в Переволок. Очень уставал, сложно было научиться укладывать музыкальную мысль в определённые, строго заданные временные рамки, — многое в этом плане разъяснял звукорежиссёр И. Вигдорчик, и ещё была у Гаврилина книга Я. Бутовского «Технология монтажа кинофильмов».
В середине июля отправил письмо жене: «В кино только сегодня сдал партитуры. В четверг запись <…> с оркестром Бадхена. Завтра репетиция в Летнем саду. Съёмки ещё не кончились <…> фильм должен выйти 30-го <…> Хоть бы кто мне помог, а то на мне все договоры с исполнителями, все звонки, свидания. Текст песни, кстати, не готов, и что будет — не знаю. [Речь идёт о «Песенке о белой вороне», ставшей после выхода фильма популярной.] Очень устал, не сплю и ни на что не реагирую. Привык к бешеному темпу и к обилию знакомых, которые каждую минуту прибавляются, уже не могу быть даже в обществе одного человека».
И в другом письме: «Вчера подписал договор на 1500 рублей. <…> После 25-го будет полегче, но приехать всё равно не смогу, так как будет монтаж музыки <…> Приезд возможен только случайно <…>» [21, 90–91].
На просмотр картины в обкоме партии автор музыки не пошёл. Основная причина этого была в неделикатности режиссёра. А Гаврилин на любые проявления высокомерия реагировал всегда одинаково: он тактично завершал диалог, хотя в душе, конечно, тяжело переживал.
Наталия Евгеньевна описывает в своей книге целый ряд ситуаций, в которых коллеги Гаврилина проявляли грубость или бестактность по отношению к нему. Другой бы ответил тем же, но особая чуткость и ранимость Валерия Александровича не позволяли ему выяснять отношения. Да и не хотел он опускаться до ссор.
Вот что случилось в этот раз: «…Он поехал в обычной одежде, а Граник сказал: «Да, вид не блестящий» (оказывается, там после просмотра устраивался приём). Валерий ответил: «Ну что ж, я пойду туманить менее блистательное общество». И ушёл[112]» [21, 103].
В том же году художественный руководитель ТЮЗа Зиновий Яковлевич Корогодский предложил ему написать музыку к спектаклю по пьесе Р. Погодина «500 000 022-й» (Смешная и героическая история в пяти эпизодах). Композитор, с детства обожавший театр, с головой окунулся в новое дело. Он часами сидел на репетициях, внимательно следил за режиссёрской и актёрской работой, с большим интересом общался с артистами. Подружился с исполнителями главных ролей — О. Волковой, И. Шибановым, а позже и с другими актёрами ТЮЗа: В. Фёдоровым, А. Хочинским, Ю. Тараторкиным, И. Соколовой, А. Шурановой…
Кстати, Александр Хочинский и Виктор Фёдоров прекрасно исполняли песни Валерия Александровича, написанные для спектакля «После казни прошу…», пели зонги в спектакле «Думая о нём». Они же были первыми исполнителями знаменитой трагической баллады «Два брата».
На премьеру «500 000 022-й» (5 ноября 1966 года) Гаврилина собирали торжественно, «даже одолжили красивый свитер у одного знакомого, — рассказывает Наталия Евгеньевна, — ведь он должен был выйти на сцену, на поклон. Но он просидел весь спектакль в оркестровой яме рядом с дирижёром Владимиром Хлусевичем, а на поклон не вышел. Зиновий Яковлевич воспринял это как «фортель» молодого композитора, но на спектакль «После казни прошу» опять пригласил Валерия[113]» [21, 105].
Сегодня, к сожалению, невозможно представить, какими именно были те гаврилинские спектакли — видеозаписей, конечно, нет. Но музыка продолжает жить, причём не только на страницах «театральных партитур» (кстати, далеко не все из них сохранились), но и в иных опусах. А в этом — проявление типичного для Гаврилина метода трансплантации музыкального материала из одного сочинения в другое.
Его темам словно тесно было в рамках одного опуса. Нередко материал, вошедший в хрестоматийно известные произведения, рождался в иных текстах, в незавершённых сочинениях или даже в набросках жанрово не конкретизированных. Но чаще всего — в театральных работах.
112
Зато фильм принёс знакомство, переросшее в крепкую многолетнюю дружбу. Киноактёр Александр Липов познакомил Гаврилина с военным, преподавателем Военно-космической академии им. Можайского — Юрием Мелентьевым. «Это был большой изобретатель, натура, сочетающая в себе романтизм и практичность, человек с чувством юмора, что очень импонировало Валерию, — рассказывает Наталия Евгеньевна. — Они долгие годы общались, Мелентьев очень любил музыку Гаврилина». А потом, переехав по долгу службы в Подмосковье (в Болшево), писал своему другу-музыканту очень тёплые письма. Вот, например, новогоднее: «Давно мы не виделись, но звуки твоей работы, Валера, я слышал и на Камчатке, и на Чукотке. Так что вроде и встречались, и не раз. Армейская жизнь моя заканчивается, книги и автомобильный спорт завлекли меня» [21, 135–136]. И подарил Гаврилину свою книгу с надписью: «Дорогому другу с кипучей творческой страстью, научившему меня до упаду работать, Валерию Гаврилину, и Наташеньке с уважением и любовью — автор. Болшево Москов. обл. 23. 12.1987. Ю. Мелентьев».
113
Тевосян приводит еще один интересный эпизод взаимоотношений композитора и режиссёра: «После премьеры художник спектакля подарила Валерию эскиз с надписью: «Очень талантливому и театральному композитору от художника Нелли Поляковой». А режиссёр приписал: «Обидно, что режиссёр не может выразить своё отношение через памятный дар, который говорил бы о нашем общем детище. Я очень рад нашей встрече, жду новой. Благодарный З. Корогодский» [42, 251].